Чобан архитектор
Создатель проекта знаменитого московского небоскрёба и самого высокого здания Европы – башни “Федерация” – архитектор Сергей Чобан получил образование в Ленинградском академическом институте имени Репина. Этот вуз, называющийся теперь академией, всегда славился своими талантливейшими выпускниками. Сергей Чобан успешно совмещает работу в России и Германии, возглавляя собственные бюро.
Там и здесь
Известными архитектора сделали уже первые его работы за счёт оригинальности используемых художественных форм и исключительно грамотно проработанных деталей весьма необычных фасадов. Сергей Чобан даже самые простые прямоугольные здания умел подавать, как настоящий художник.
- DomAquaree в Берлине – реконструкция исторической постройки в центре города, название это обновлённое сооружение получило из-за шестнадцатиметровой высоты аквариума, одиннадцатиметровый диаметр которого включает в себя панорамный лифт.
- Дом Бенуа в Санкт-Петербурге – здание бизнес-центра с панорамным остеклением, фасад украшен изумительным орнаментом, составленным из мотивов, взятых из эскизов Бенуа, который рядом проживал. За эту работу Сергей Чобан был награждён премией “Дом года” – так проголосовали петербуржцы.
Полюбили работы этого архитектора и за рубежом, и на родине, поскольку были удовлетворены не только эстетические потребности, но и решены все проблемы удобства в эксплуатации.
Дорогое удовольствие
- Cubix в Берлине – кинотеатр, крупнейший в городе (около двух с половиной тысяч посадочных мест). Это здание выполнено в форме чёрного куба, фасад, облицованный гранитом редкого цвета, очень много остекления. Благодарные зрители охотно посещают все залы, расположенные друг над другом, и рассматривают из фойе Александерплац.
- Жилой комплекс в Гранатном переулке в Москве. Сергей Чобан, фото работ которого неизменно вызывают восторг, не говоря уже о непосредственном знакомстве с творчеством знаменитого архитектора, спроектировал поначалу овальное здание. Но московские власти настояли на прямоугольной форме. Тогда Чобан Сергей Энверович придумал способ, с помощью которого здание всё-таки резко выделилось среди абсолютно нестандартного окружения. Дешевле здание не стало, напротив, это самый дорогой фасад в Москве: плиты известняка, которыми он облицован, добывались в Германии, а художественную резьбу по ним выполняли в Китае. Работа и материал сами по себе не из дешёвых, плюс такие путешествия.
Это не единственные работы мастера, которые обошлись заказчикам в баснословные суммы. Впрочем, они были готовы подписать любые счета на владение зданиями, которые будут многие годы изумлять и зевак, и профессионалов, поскольку это по-настоящему талантливо, оригинально и художественно обосновано.
Лучшее
Гениальная находка – “Лангензиппен”, бизнес-центр на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга. Шестидесятые годы прошлого века оставили металлический каркас заводского недостроя. Сергей Чобан, архитектор с богатой фантазией, выстроил стеклянный фасад и украсил его фотографиями Рима, которые издалека смотрятся как прихотливо выполненная лепнина. В два миллиона евро обошёлся только фасад – более чем пятая часть всего бюджета этого проекта.
И, конечно, вершина нашего восхищения: комплекс “Федерация” в Москва-Сити – два знаменитых паруса с мачтой-шпилем. Уже первая башня – “Запад” (та, что поменьше) – стала победителем конкурса FIABCI в 2009 году. Сергей Чобан, архитектор, проекты которого практически всегда выигрывали конкурсы, наградами обижен не был никогда.
Ранние работы
Приехавший в Германию в начале перестройки ещё мало кому известным специалистом, Чобан уже в 1995 году возглавил берлинское архитектурное бюро. Более того, в название фирмы была внесена его фамилия: NPS Tchoban Voss. Помимо кинотеатра “Кубикс” и комплекса “ДомАкваре”, им были спроектированы такие великолепные сооружения, как галерея “Арндт”, синагога (Мюнстерше-штрассе), а также множество не менее интересных зданий как в Берлине, так и в других немецких городах.
В 2003 году возобновил Сергей Чобан проекты и в России. В 2009-м был организован благотворительный фонд Tchoban Foundation Museum for Architectural Drawing, где рассматривается область архитектурного рисунка. А годом ранее создано одно из самых главных детищ общественной работы мастера – учреждён архитектурный журнал, который придумывали Сергей Кузнецов и Сергей Чобан. Speech работает как орган одноимённого объединения, образованного в результате слияния двух бюро: “Чобан и партнёры” и “С.П. Проект”.
Вехи
Почти постоянно он курирует российские павильоны на венецианской Архитектурной Биеннале, где его проекты тоже получают награды. С 2011 года состоит в градостроительном совете (фонд “Сколково”), а с 2013-го – в московском Архитектурном Совете по градостроительству и архитектуре. Сергей Чобан, биография которого в самом начале мало чем отличается от сложившихся ситуаций в творчестве всех его сокурсников, целеустремлённо стремился к вершинам архитектурного ремесла.
Родился он в Ленинграде в 1962 году, учился сначала в художественной школе при Академии художеств СССР, после чего поступил на архитектурный факультет в Институт имени Репина.
1986-го по 1992-й – рядовой архитектор Чобан Сергей, работы которого знает очень узкий круг специалистов. Далее – начало работы в архитектурном бюро NPS (Nietz, Prasch, Sigl – по фамилиям владельцев) в Гамбурге. За три года ему удалось вырасти до руководящего партнёра и возглавить берлинский офис этого учреждения. В 2003-м произошло открытие московской архитектурной фирмы “Чобан и партнёры”. Часто бывает так, что путь к востребованности на родине пролегает через признание за рубежом.
“Федерация”, “Невская ратуша” и другое
В 90-е годы прошлого века заниматься строительством в России стало не только почётно, но и чрезвычайно выгодно – бизнес этот стал многомиллиардным. Именно тогда Сергей Чобан, награды и имя уже получивший, вернулся в страну и всю свою европейскую славу конвертировал в поток гонораров. Заказы не обходят его стороной: “Федерацию” он проектировал для Mirax Group, а в Санкт-Петербурге у него целых два подобных проекта, по площади равные целому району, даже и не маленькому.
Это “Невская ратуша” и “Набережная Европы” – два проекта для девелоперов “ВТБ” в городе, который очень бережно относится к собственной исторической среде. Чобан почти не знает неудач – остановленных проектов или невыигранных конкурсов. И с улыбкой вспоминает первые годы архитектурной подёнщины, из которой получились Школа детского творчества в Санкт-Петербурге и запоминающиеся интерьеры в Московском доме моды. Гораздо скучнее было в 1990-х учить немецкий язык и строительное законодательство Германии.
ФРГ
NPS – фирма, занимавшаяся проектированием гостиниц, бизнес-центров, торговых комплексов, театров. Чобану повезло: проекты там шли один за другим, конвеером. Несколько из них стали поворотными в его судьбе: с лёгкой руки питерского архитектора заметно изменился облик даже знаменитой Александерплац. Чобан реконструировал торговый центр, выстроенный в 1929 году в стиле конструктивизма, а рядом построил девятизальный куб кинотеатра. Это, кстати, первое и единственное абсолютно новое здание, выстроенное в ансамбле площади с момента воссоединения ГДР и ФРГ.
И вот настал момент, когда основатели бюро уступили пьедестал молодому поколению. Nietz, Prasch и Sigl стали именоваться скромно – NPS, а к этой аббревиатуре добавились фамилии двух ровесников – Thoban и Voss (Эккерхард Фосс так же молод и не менее талантлив). К началу 2000-х ими было возведено несколько десятков прекрасных зданий. Однако однажды неожиданный случай позволил новому проекту перекрыть грандиозностью все предыдущие работы.
Конкурс
В 2002 году девелопер-эксцентрик С. Полонский искал архитектора для трёхсотметрового небоскрёба в Москва-Сити. Все работы на этой площади вели сотрудники творческой мастерской “Моспроекта-2”, но Полонский не имел намерения решать свою проблему так просто. Руководитель Моспроекта А. Асадов после отказа девелопера от его услуг написал на бумажке телефон Чобана, с которым был знаком по берлинской выставке проектов. Таким образом, Чобан оказался единственным русским среди участников конкурса на проект башни “Федерация”.
Силуэт этого гиганта был придуман быстро – прямо в самолёте. Но чтобы увеличить шансы на победу, Сергей пригласил к сотрудничеству П. Швегера, который в строительстве небоскрёбов был уже настоящим докой. Проект их победил, Полонский остался доволен, а московские власти тоже охотно сделали выбор в пользу единственного русского, хотя и германской фирмы, архитектора. После этого крупного заказа на родине Чобана настигла настоящая слава. Проект был подвергнут мощному пиару, и через несколько месяцев контуры еще не построенной башни “Федерация” уже были знакомы самым широким слоям населения России.
Памятники эпохи
“Невская ратуша” – огромнейший деловой комплекс, который состоит из здания городской администрации и офисных корпусов, в проекте – неподалёку от Смольного. А это значит многое. Нормы градостроительной конституции Санкт-Петербурга запрещают строительство зданий выше сорока двух метров. Лучшего проектировщика определял конкурс, в процессе которого все участники этот регламент высоты выполнили.
Кроме Чобана, у которого постройка с прозрачным куполом значительно выше – пятьдесят пять метров. И именно этот проект был принят. Потому что здание администрации и должно возвышаться над остальными, однако в проекте эта высота не выглядит доминантой. Это как бы небольшой всплеск. Проект не только был принят, в результате этого выбора состоялось специальное заседание градостроительного совета, где были приняты другие правила застройки, и допустимая высота увеличилась до пятидесяти пяти метров – ровно нужной величины.
“Разве все памятники создавались в восемнадцатом веке?” – словно спрашивает архитектор. И следом утверждает: “Каждой эпохой памятники должны быть созданы собственноручно!”
Деньги
Сергей Чобан, награды которому принесли более десятка всевозможных конкурсов и премий, “стоит”, естественно, дорого. Именно о нём очень благожелательно пишет российская и немецкая пресса в области архитектуры, да и сам он издаёт журнал, который весьма высоко оценивают коллеги. Заказчики тоже не огорчаются высоким гонорарам Чобана, поскольку строит он не для среднего потребителя. Конечно, Захи Хадид или Норман Фостер потребовали бы и не столько. Однако видные московские архитекторы вознаграждение получают в несколько раз меньше, чем Чобан.
Проекты “Федерации” или “Невской ратуши” могут стоить от двадцати до тридцати миллионов долларов, но отсюда же оплачиваются и специалисты: проектировщики всех инженерных систем, конструкторы и так далее. Бизнес в обороте “весит” примерно семь миллионов евро в год, а личный доход (до налогов) можно исчислять сотнями тысяч. Но Чобан и его команда занимаются не только проектированием общественных зданий, время от времени не гнушаются они и строительством особняков – безо всяких тендеров и с чётко оговоренным гонораром. Однако нечасто.
Кризис
Строительная отрасль сильно пострадала от экономического кризиса последних лет. Вместе с этим рынком понесли убытки и конструкторские бюро, даже многие из известных. В Москве свернули свои проекты Эрик ван Эгерат и Норман Фостер: у заказчиков начались финансовые трудности. Московские архитекторы тоже закрывают свои бюро или сокращают количество работающих весьма значительно.
И Чобан сократил пятнадцать процентов сотрудников в офисах, расположенных в России. Однако работы не остановились: строится офисный центр на Озерковской набережной (Москва), клубный дом в Гранатном переулке (там же), спроектированы офисные здания “Новатэка”. Потому что архитектор живёт не в прекрасном прошлом и не в далёком будущем, а в сегодняшнем дне. И не очень-то любит витать в облаках.
Источник: FB.ru
Бюро SPEECH за последние несколько лет превратилось в самого активного игрока на российском рынке архитектурного проектирования: в портфеле компании десятки жилых комплексов и бизнес-центров, новое здание Третьяковской галереи на Кадашевской набережной в Москве, административный и общественно-деловой комплекс «Невская ратуша» в Санкт-Петербурге. Основатель бюро Сергей Чобан рассказал в интервью ARTANDHOUSES о меняющемся спросе на архитектуру, демократии бизнеса, а также о своих выставочных проектах и коллекции архитектурной графики.
В последние годы вы в основном работаете в России, и о ваших зарубежных проектах слышно мало. Они есть?
Конечно! В прошлом году, например, на Всемирном архитектурном фестивале я представлял четыре проекта, и только один из них был российским, тогда как три остальных были реализованы моим берлинским офисом: от SPEECH в шорт-лист фестиваля вышла инсталляция «CityDNA», а от Tchoban Voss Architekten — энергоэффективный жилой дом на Акерштрассе в Берлине, здание церкви в Гётшендорфе и офисный комплекс Tuchfabrik, ревитализация фабричного здания 1960-х годов. В моем берлинском офисе работает около 70 сотрудников. Сейчас мы заканчиваем, например, строительство офисного здания во Фридрихсхайне и жилого дома в Митте, одном из центральных районов Берлина. Есть у нас и проекты, связанные с комплексной реорганизацией среды — например, жилой район в Потсдаме, который реализуется недалеко от церкви Святого Николая, построенной по проекту Карла Фридриха Шинкеля.
У больших архитекторов обычно не принято работать с частными заказчиками, которые просят построить загородный дом. Но некоторые ваши коллеги видят в этом редкую возможность воплотить в жизнь самые безумные идеи, на которые не соглашаются крупные заказчики. У вас такие проекты есть?
Частных заказов за всю жизнь у меня было три или четыре, как раз сейчас я заканчиваю один частный жилой дом в Берлине. Их заказчиками, как правило, выступают очень близкие друзья или люди, с которыми я давно работаю и которые хотят, чтобы я помог им воплотить дом мечты. Да, с профессиональной точки зрения это очень интересно, потому что такие дома — всегда что-то очень индивидуальное, сложное, небанальное. При этом, конечно, я стараюсь себя не ломать и не делать того, что мне кажется неверным с точки зрения архитектурного языка.
Этот язык сейчас как-то меняется?
Если отбросить всё, что связано с модой на экологичность и новыми технологиями, позволяющими применять традиционные материалы в новом качестве (прежде всего, дерево), то я бы сказал, что почти не меняется. Впрочем, следует признать, что архитектурный язык всегда менялся медленно. На мой взгляд, сейчас, когда мир развивается гораздо стремительнее, поиски новых материалов, форм, технологий могли бы продвигаться более быстрыми шагами. Но строительство — достаточно инертная сфера. Если посмотреть на исторические колебания от бионической архитектуры к брутализму и снова к свободным формам, а от них — обратно, к более архаичным, то сегодня мы находимся недалеко от тех поисков, которые велись нашими предшественниками в 1960-е годы.
Вам это нравится?
Трудно сказать. Архитектура сегодня находится на развилке. Есть два сценария ее дальнейшего развития. Первый, более, наверное, оптимистичный, сводится к тому, что архитектура будет всё же приобретать всё большую изобразительность, сложность поверхности. Это значит, что мы увидим новый виток интереса к материалам, деталям. Такой подход был бы особенно хорош для невыразительной с точки зрения внешней формы фоновой застройки, которая, как я писал в своей книге «30:70. Архитектура как баланс сил» (написана в соавторстве с Владимиром Седовым), составляет 70% городской среды. Но возможен и другой сценарий, когда архитектура как материальная, срежиссированная среда вообще перестанет интересовать людей, и города превратятся в случайные нагромождения разновеликих объектов.
Разве это уже не происходит?
Отчасти. В прошлом году я читал лекцию в Лос-Анжелесе, и мне задали вопрос, зачем вообще думать о поверхности зданий, если люди, особенно молодое поколение, всё равно смотрят только в свои смартфоны. Действительно, людей всё меньше интересует материальное и всё больше — виртуальное. Если мы и дальше будем идти по этому пути, архитектуру ждут серьезные преобразования. Более того, мы вообще можем оказаться вне материального мира. Я не скажу, что это плохо, просто это другая реальность.
Следующая проблема — либерализация бизнеса, которая тоже очень сильно влияет на структуру наших городов. На лекции в Лондоне меня прямо спросили, как вообще можно говорить о каком-то срежиссированном пространстве, если у каждого есть возможность делать всё что угодно в любой точке города. Это и есть либерализация бизнеса в рамках городского пространства — везде возможно всё, что экономически оправданно. Типичный пример: сносится крошечное здание или парковка и на этом пятачке строится небоскреб. По этой схеме развиваются все крупные азиатские мегаполисы — Гонконг, Сингапур, Токио, а также такие города, как Нью-Йорк, Лондон. И вот мы уже читаем о первой высотке в центре Парижа, видим крупные высотные комплексы в Милане. Похожие процессы происходят и в Москве.
Но это не значит, что так правильно.
Никто не знает, как правильно. Я, исходя из своего опыта и представлений о прекрасном, вижу это как негармоничную структуру, а наши потомки, возможно, вообще не будут воспринимать ее так. Потому что для них в принципе не будет критерия гармоничности, основанной на жесткой регуляции. Это просто другой взгляд, другая точка отсчета.
На первый взгляд, предложенная вами формула 30:70 выглядит чересчур оптимистично. Иконической застройки даже в Москве намного меньше, чем 30%.
Сегодня иконической застройки в Москве гораздо больше, чем 30%. Почти вся архитектура, которая сейчас создается, имеет претензию быть иконической. Но иконическое не значит хорошее, это значит шумное, кричащее. С каждым годом, даже месяцем, точка невозврата кажется всё более достигнутой. Например, когда я писал книгу, мне казалось, что эта точка еще далеко перед нами, а сейчас у меня ощущение, что мы в эту минуту ее проходим. И, может, через два года эта книга будет уже неактуальной — соотношение необратимо изменится, и европейский город как форма регуляции перестанет существовать.
Какой должна быть средовая архитектура, чтобы оказаться одинаково понятной и комфортной сегодня и через, скажем, сто лет?
Уверен, в первую очередь, она должна быть сомасштабной человеку, то есть иметь высоту шесть-семь этажей. Не менее важен и детально проработанный фасад, подчеркивающий структуру здания и его отдельных элементов. Конечно, важны и материалы, из которых этот фасад создается — они должны быть долговечными и красиво стареть, оставаясь привлекательными и через полвека, и через век. Повторюсь, все эти рассуждения актуальны, только если мы преследуем цель сохранить регулируемый город европейского типа со зданиями, призванными существовать многие годы. Это, как я уже сказал, не единственный, но близкий лично мне сценарий.
У вас есть критическое отношение к своим старым проектам?
Конечно. Есть проекты, с которых я снял свое авторство, потому что они были сделаны вразрез с моим замыслом и потому не могут считаться авторскими.
Это не всегда вина архитектора.
Но всегда его ответственность. Соглашаясь на участие в проекте, всегда нужно трезво оценивать заказчика, проект, сроки строительства и многое другое. Ты должен понимать, что, например, нельзя выбирать слишком дорогие материалы, потому что их всё равно заменят. Есть вторая группа проектов, где просто что-то не удалось: подкачало качество материалов, объемно-пространственных решений. Наконец, есть вещи, которые ты как архитектор перерастаешь и с годами по-другому оцениваешь. Но, как ни банально это звучит, мне дорог каждый мой проект. Он может быть более удачным, менее удачным, но я всегда точно знаю, почему он таким получился.
Часто ли приходится идти на компромиссы?
Чаще, чем хотелось бы. Для того чтобы переживать это наименее болезненно, всегда нужно помнить, что твой взгляд на вещи не является единственно верным. Это и есть основа любого компромисса. В нашей профессии, когда ты проектируешь не на свои деньги, не на своей земле и не для себя, это необходимо понимать.
Архитектор всегда может выбрать — браться ему за сомнительный проект или нет. В конце концов, это вопрос репутации.
Отказаться можно, но кто будет этим заниматься? Возможно тот, кто не обладает соответствующей квалификацией. Я ею обладаю и считаю себя вправе решать не только простые задачи. Архитектор, как и врач, должен найти наилучшее решение, даже если анамнез очень тяжелый. Архитектор — это человек, которого приглашают, чтобы он в рамках существующего строительного права нашел наилучшее решение. Лично я всегда борюсь именно за это.
Много лет вы собираете коллекцию архитектурного рисунка. Что она собой представляет?
Коллекция, которую я собираю, делится на две части — мою личную и ту, что я передал основанному мной благотворительному Фонду архитектурного рисунка. Фонд сконцентрировался на произведениях XX–XXI веков, тогда как моя коллекция охватывает архитектурную графику XVII — начала ХХ века. Работы покупаю в основном у дилеров из Франции, Великобритании, реже — Германии.
За последние пару лет у вас было много выставочных проектов в России и за рубежом. Кажется, вам сейчас интереснее заниматься именно ими. Это иллюзия?
Да, таких проектов много, но не сказал бы, что они в центре моей работы. Архитектурному проектирование я посвящаю в разы больше времени и сил.
Какие выставки запланированы на ближайший год?
Как раз сейчас мы вместе с Агнией Стерлиговой (бюро Planet 9) делаем дизайн экспозиции для нового выставочного проекта в Музеях Ватикана. Выставка должна открыться в конце этого года. Пока могу лишь рассказать, что выставка будет проводиться в новом экспозиционном пространстве, и для меня это всегда очень интересная задача — придумать сценарий размещения артефактов в не самых привычных для этого условиях. Например, если зал имеет сложную форму или криволинейные очертания, как это было в случае с новой постоянной экспозицией музея «Новый Иерусалим».
Открывшаяся в прошлом году постоянная экспозиция в музейном комплексе «Новый Иерусалим» не первый ваш совместный проект с Агнией Стерлиговой. Чем объясняется такой выбор — работа в тандеме?
Делать одновременно сразу несколько проектов достаточно трудно, особенно если речь идет о проектах разного масштаба и разной тематики, поэтому я всегда стараюсь работать именно в тандеме. С работой Агнии как архитектора я познакомился в 2012 году, когда она была частью нашей команды, готовившей экспозицию Российского павильона на Венецианской биеннале. Сразу было понятно, что это очень талантливый человек с собственным видением пространства, света, гармонии. С тех пор мы сделали вместе много выставок. Сегодня у Агнии уже собственный офис Planet 9, который специализируется также и на выставочном дизайне. Наши совместные проекты важны для меня: во-первых, это очень плодотворный обмен информацией и идеями, во-вторых, мне трудно в одиночку отслеживать реализацию всех деталей. Впрочем, наш тандем с Агнией не единственный: например, у нас в бюро работает талантливый архитектор Андрей Перлич, с которым мы уже не первый год делаем выставочные проекты, в том числе в рамках «Арх Москвы».
Есть какие-то темы или сюжеты, которые хотелось бы развить в будущих выставках?
Идеи для выставок всегда возникают в диалоге с музеями, часто это предложения кураторов, на которые я с удовольствием откликаюсь. Пожалуй, сейчас для меня интереснее всего выставки, связанные с дальнейшим развитием Фонда и Музея архитектурного рисунка, работающего в Берлине с лета 2013 года. В ближайшие годы, например, там пройдут персональные выставки Алвару Сизы, Тома Мейна, выставка из франкфуртского Музея кинематографии, посвященная проектам декораций для фильмов 1920-х годов. Часть проектов реализуется и на площадках других музеев — в ноябре прошлого года, например, по инициативе куратора Жан-Луи Коэна в парижской École des Beaux-Arts прошла выставка «Архитектура русского авангарда».
Источник: art-and-houses.ru
Телефон на клочке бумаги изменил судьбу архитектора
К началу 2000-х Чобан построил в Берлине несколько десятков зданий, но первый же его российский проект перекрыл их все. В 2002 году эксцентричный девелопер Сергей Полонский получил разрешение построить в Москве 300-метровый небоскреб башни «Федерация». Предпроектные работы на площадке вела творческая мастерская московского института «Моспроект-2» — главного архитектурного учреждения столицы, но Полонский со свойственной ему прямотой объявил руководителю мастерской Александру Асадову, что для проектировки самого здания в его услугах не нуждается. «Полонский — это человек, которому никто не может ничего советовать, — говорит Григорий Ревзин, архитектурный критик, специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ». — Он знал тогда мало архитекторов и искал, кто может построить небоскреб».
Уходя, Асадов написал Полонскому на клочке бумаги телефон Сергея Чобана, с которым познакомился незадолго до того в Берлине. Благодаря этому клочку бумаги Чобан оказался единственным «русским» участником конкурса на проектирование башни — двумя другими были франкфуртское архитектурное бюро Novotny Mahner Assoziierte и французское Valode & Pistre (французы потом прижились в России: они много проектируют для девелоперских проектов миллиардера Виктора Вексельберга).
Силуэт башни «Федерация» Чобан придумал в самолете, летевшем из Вьетнама. (Он потратил 18 часов на дорогу в Юго-Восточную Азию и обратно лишь для того, чтобы выяснить, что его проект здания вьетнамского парламента не победил на конкурсе.) Ему, как он признается, очень хотелось вернуться в Россию в качестве архитектора: «Я видел, что заказчики, объемы рынка недвижимости, цены уже таковы, что можно реализовывать более интересные и, что греха таить, более дорогие объекты». Чтобы увеличить свои шансы, он пригласил в партнеры по «Федерации» немца Петера Швегера, за плечами которого уже было несколько небоскребов. До финала конкурса добрались проекты Чобана — Швегера и Novotny Mahner, но победил Чобан. Башня была пилотным проектом Москва-Сити, так что выбор архитектора был не только за Полонским, но и за московскими властями. И тут, как утверждают собеседники Forbes, знакомые с московскими градостроительными обычаями, решающую роль могло сыграть то, что Чобан был единственным «русским» участником конкурса, хотя и выступал как руководитель германского архитектурного бюро.
Помимо крупного заказа сотрудничество с Полонским принесло Чобану славу на родине: он стал объектом раскрутки мощной пиаровской машины группы Mirax Сергея Полонского и буквально за несколько месяцев превратился из известного только профессионалам берлинского архитектора в настоящую звезду.
Столичные знакомства помогли бизнесу
Чобан давно не чужак в московском архитектурном сообществе. По данным Московской регистрационной палаты, партнером Сергея Чобана по зарегистрированному в столице архитектурному бюро «Сергей Чобан и партнеры» одно время выступал Владимир Остапенко, глава одной из творческих мастерских (№4) института «Моспроект-2» и заместитель по градостроительству главы этого института Михаила Посохина. Непосвященным это название говорит немного, а между тем «Моспроект-2» — более чем влиятельная организация, решающая, какое будущее здание соответствует градостроительной политике Москвы, а какое нет. Руководитель мастерской «Моспроекта-2» — не столько архитектор, сколько городской чиновник. «[Остапенко] руководит мастерской, которая занимается градостроительными линиями исторического центра города. Поэтому если речь идет о реконструкции центра, координация с мастерской №4 необходима», — признает Чобан.
И он, и сам Остапенко категорически отрицают, что являются партнерами по бизнесу сейчас, хотя признают, что в прошлом такой союз был. «Когда меня назначили заместителем генерального директора по градостроительству, — рассказывает Остапенко, — мы с Сергеем решили, что правильнее мне, во избежание пересудов, выйти из частного бизнеса. Хотя по закону это не запрещено». Остапенко является автором градостроительной части нескольких важных московских проектов Чобана — например, масштабной реконструкции микрорайона на Сретенке в рамках проекта Chelsea компании RGI Group девелопера Бориса Кузинца.
Так что в Москве у Чобана был правильный партнер. А его петербургского партнера Евгения Герасимова пресса и вовсе называет «местным Посохиным». Мастерская Евгения Герасимова, спроектировавшая много объектов для группы ЛСР родственника вице-губернатора Петербурга Андрея Молчанова, имеет крепкие контакты с мэрией. «Конечно, Чобан мог бы справиться сам, — говорит Герасимов, — но… удобней решать питерские проблемы питерскими людьми». О каких проблемах идет речь?
Огромный деловой комплекс «Невская ратуша», состоящий из нового здания администрации города и нескольких офисных корпусов, запроектирован неподалеку от Смольного, где по нормам петербургской градостроительной «конституции» — высотного регламента — нельзя строить здания выше 42 м. Проектировщика «Невской ратуши» определяли на конкурсе, все участники которого этот пункт регламента выполнили. Все, кроме Чобана и Герасимова, которые замахнулись на постройку с прозрачным куполом высотой 55 м.
«Это не доминанта, а небольшой всплеск, — терпеливо объясняет Чобан. — Ратуша — это же крупное общественное здание». Идею построить здание выше регламента заказчик поддержал с удовольствием. «Я считаю, что нормально, когда городская администрация возвышается над окружающей застройкой», — говорит Александр Ольховский из «ВТБ-Девелопмент», девелоперского подразделения государственного банка ВТБ, которое будет строить «Невскую ратушу». Чобан и Герасимов не просто выиграли конкурс: на специальном заседании градостроительного совета власти Петербурга приняли новые правила землепользования и застройки, в соответствии с которыми допустимая высота строительства в районе увеличилась ровно до нужной им величины — 55 м.
В другом проекте Чобана и Герасимова для «ВТБ-Девелопмент» — квартале «Набережная Европы» (застройка промзоны напротив стрелки Васильевского острова) — тоже есть исключение из правил. Дворец танца Бориса Эйфмана, расположенный в новом квартале, превысит высотный регламент района на 12 м. Слишком много? Но архитектурные критики и коллеги утверждают, что проект Чобана — Герасимова был действительно лучшим. «Мы не можем говорить, что все памятники были созданы в XVIII–XIX веке, — убежден Чобан. — Каждая эпоха должна создавать свои памятники».
Конечно, застройщики часто возводят высотные здания не столько из стремления увековечить свое имя архитектурным памятником, сколько из желания «выжать» из имеющегося участка максимум коммерчески полезных площадей. «Вина за нарушение законодательства в первую очередь лежит на властях города, во вторую — на инвесторе, и только в третью — на архитекторе», — полагает Александр Марголис, генеральный директор Фонда спасения Петербурга (главным объектом его критики стал проект «Охта центра» — 396-метровая зеркальная башня, в которую собирается переехать «Газпром»). «Архитектор должен взвешивать все на весах своей совести, — продолжает Марголис, — у него всегда есть выбор: он может просто отказаться делать проект».
Чобан стоит в два раза дороже московских коллег
Московские и берлинские проекты принесли Чобану около десятка аритектурных премий и побед на конкурсах, о нем благожелательно отзывается и российская, и немецкая архитектурная пресса, он издает собственный архитектурный журнал Speech. По словам Сергея Лазарева, президента и совладельца девелоперской компании KFS-Group, покупатели квартир за несколько миллионов долларов хорошо реагируют на имя Чобана. Во сколько он обходится заказчикам? По данным участников рынка, гонорары Чобана хоть и недотягивают до уровня мировых звезд вроде Нормана Фостера или Захи Хадид, но до кризиса могли раза в два превышать гонорары московских архитекторов.
Гонорар архитектора состоит из нескольких частей. Концепция проекта, которую в самом начале должен принять заказчик, стоит $4–10 за кв. м будущей площади. Следующая стадия — проект, то есть документы, которые должны не только понравиться заказчику, но и пройти государственную экспертизу. На основе прошедшего экспертизу проекта готовится рабочая документация, по которой строители будут возводить дом. Проект и рабочая документация — это минимум $60–70 с квадратного метра. С проекта типа башни «Федерация»» или «Невской ратуши» выплаты могут составить $20–30 млн, но эти деньги частично уходят на оплату специалистов — проектировщиков инженерных систем, конструкторов и т. п. Оборот своего бизнеса Чобан оценивает в €6–7 млн в год, а его личный доход «исчисляется сотнями тысяч евро» до налогов.
Но это регламентированная рынком оплата проектирования общественных зданий. Есть еще строительство особняков, где не проводится никаких тендеров и где гонорар является предметом договоренности архитектора и заказчика и может быть никак не «привязан» к размеру постройки. Это может показаться странным, но частных домов Чобан почти не строит. Опрошенные Forbes эксперты и знакомые архитектора утверждают, что в России он построил всего четыре особняка — в окрестностях Петербурга. «У нас архитекторы, которые короли частного рынка, не вышли на городское проектирование, и наоборот, — объясняет Григорий Ревзин. — Два эти рынка не пересекаются. Вот Дмитрий Величкин, например, у него около 60 больших частных домов по 2000 кв. м и ни одного городского здания».
Несмотря на то что и в городе, и в поместье частный заказчик — богатое и влиятельное лицо, архитектор с именем при прочих равных предпочтет работать над городским зданием, добавляет архитектурный критик Николай Малинин. «В городе есть исторический контекст, власти и какое-никакое общество, — объясняет он. — На всем этом можно попробовать сыграть. А когда строишь частный дом за пятиметровым забором, у тебя один царь — заказчик». А с такими царями не всегда легко поладить.
Имея широкий круг клиентов, бюро спокойно переживает кризис
Чобан не любит говорить о своих частных проектах, для него эта тема табу. С каждым заказчиком он подписывает соглашение о конфиденциальности. Как-то раз один из партнеров Чобана, немецкое бюро Meuser Architekten BDA, опубликовало проект его питерской работы «Вилла на берегу Финского залива» в архитектурном журнале — без указания места постройки и имени заказчика. Контракт был немедленно разорван. Последствия могли быть куда более серьезными. Как утверждают источники Forbes из архитекторского сообщества, причина тотальной секретности взаимоотношений архитекторов и заказчиков на рынке дорогих особняков в том, что архитектор обладает довольно полной информацией о системе безопасности дома, а заказчики очень нервно относятся к сохранности этой информации.
«Я видел только пару проектов, — говорит о работах Чобана для частных заказчиков Ревзин, — по сравнению с Германией, то, что он делал для России, понтовитее, дороже по материалам, по исполнению. Это совсем дорогие вещи, где-то по $15 000–20 000 за кв. м в строительстве. Если это построено так, как он это проектировал, то это, конечно, роскошнее, чем то, что он делал для Берлина».
Экономический кризис больно ударил по строительной отрасли, а вместе с ней и по архитектурным бюро, даже самым известным. Иностранные звезды, Норман Фостер и Эрик ван Эгераат, свернули проекты в Москве: у всех заказчиков кончились деньги, а у одного из крупнейших, Шалвы Чигиринского, возникли серьезные проблемы с властями, и он скрылся в Лондоне. Российским знаменитостям не легче. Архитекторы из бюро Алексея Воронцова (известен московским велотреком и «Наутилусом» на Лубянке) рассказывают, что им давно уже не платят, потому что заказчик прекратил финансирование их главного проекта — подмосковного района элитной застройки «Рублево-Архангельское». Сергей Скуратов, архитектор самых известных домов Остоженки и небоскреба «Дом на Мосфильмовской», сократил штат своей мастерской на треть.
А что же Чобан? Он сократил в российских офисах 15% сотрудников. В работе — офисный комплекс на Озерковской набережной в Москве для AFI Development израильского диамантера и большого друга московских властей, миллиардера Льва Леваева. Проект давно запущен, и деньги выделены. Идет работа над дорогим клубным жилым домом в Гранатном переулке — одним из партнеров строительства там выступает компания «Интеко» супруги московского мэра Елены Батуриной, причем стройка профинансирована кредитом Сбербанка, который гасится по схеме «продали квартиру — отдали часть долга». Осуществляется проект офисных зданий газовой компании «Новатэк» и девелоперской MR Group, которая продает офисы так же, как иные застройщики квартиры — мелкими площадями, начиная со стадии «котлована», и поэтому чувствует себя в кризис лучше конкурентов. Чобан до кризиса не сосредотачивался на обслуживании одного-двух клиентов, и это позволило ему снизить риски.
Он по-прежнему за одну неделю может побывать в Берлине, Казани, Нижнем Новгороде, Москве и Лондоне и успевает проводить выставки. Архитектор любит порассуждать о том, что мы живем в эпоху безвременья, когда, чтобы состояться, нужно или примкнуть к прошлому, или вообразить себе далекое будущее (ему ближе первый вариант). Но в действительности Чобан не позволяет себе витать в облаках. «Мы с Сергеем примерно одного возраста, получили похожее образование, имеем схожие взгляды на архитектурный процесс, — перечисляет объединяющие их черты Евгений Герасимов, — любим работать быстро: реализация нам важнее, чем поиски. И еще мы легко и безболезненно делим деньги».
Портфолио Сергея Чобана
Сергея Чобана сделали известным здания оригинальной архитектурной формы (самый яркий пример — башня «Федерация»). Однако знающая публика ценит Чобана за работу с деталями и необычные фасады: в создании фасадов самых простых прямоугольных зданий Чобан реализует себя как художник.
DomAquaree (1)
(Берлин)
Реконструкция отеля Radisson SAS в историческом центре Берлина. Название дому дал размещенный в атриуме гостиницы огромный аквариум высотой 16 м и диаметром 11 м, сквозь который проходит панорамный лифт.
Бизнес-центр «Дом Бенуа» (2)
Свердловская наб., 44 (Санкт-Петербург)
Здание с панорамным остеклением фасада. Фасад украшен орнаментом из эскизов театральных костюмов, созданных Александром Бенуа (художник жил неподалеку). В прошлом году «Дом Бенуа» получил премию «Дом года», присуждаемую по итогам интернет-голосования петербуржцев.
Кинотеатр Cubix (3)
(Берлин)
Крупнейший кинотеатр в восточной части Берлина (2411 мест), похожий на черный куб. Фасад облицован черным гранитом, много остекления. Залы расположены один над другим, из фойе открывается вид на Александерплац.
Жилой комплекс (4)
Гранатный пер., 6 (Москва)
Изначально Чобан спроектировал для этого участка здание овальной формы, однако московские архитектурные власти настояли на том, чтобы дом был прямоугольным. Чобан придумал облицовку плитами из известняка, украшенными резьбой. Известняк добывают в Германии, резьбу наносят в Китае, так что плиты совершили очень длинное путешествие. «У нас, наверное, самый дорогой фасад в Москве», — говорит совладелец компании-заказчика KFS-Group Сергей Лазарев.
Бизнес-центр «Лангензиппен» (5)
Каменноостровский пр-т, 9 (Санкт-Петербург)
Создан на основе металлического каркаса недостроенного в 1960-е заводского корпуса. Стеклянный фасад украшен фотографиями Рима (издали их вполне можно принять за лепнину). Фасад обошелся заказчику УК «Теорема» в €2 млн — почти пятую часть бюджета проекта.
«Федерация» (6)
Москва-Сити
Небоскреб в форме двух парусов со шпилем-мачтой посередине начал строиться в новом деловом квартале российской столицы одним из первых. Уже построенная башня «Запад» (меньшая по размеру) победила на конкурсе союза профессионалов рынка недвижимости FIABCI «Prix d’Exсellence» 2009 года в категории «Офисная недвижимость».
Источник: www.forbes.ru