Что вы думаете об архитектуре
31 марта 2016 года, всемирно известная архитектор Заха Хадид скончалась в возрасте 65 лет. Она родилась в Багдаде в 1950 году. Изучала математику до вступления в архитектурную ассоциацию Лондона в 1972 году. К 1979 году основала студию Zaha Hadid Architects, и начала двигаться к всемирной известности. Работая с партнером Патриком Шумахером студия использовала целый ряд инновационных технологий, которые часто приводили к неожиданным и динамическим архитектурным формам.
Ниже приведены мысли, высказанные Захой Хадид в интервью разных лет.
Что изначально побудило Вас к изучению архитектуры и способствовало появлению желания стать архитектором, и какие конкретные моменты Вашей личной истории и воспитания сформировали Ваши принципы и философию дизайна? Например, Вы упоминали Казимира Малевича, как человека, оказавшего наибольшее художественное влияние на Вашу работу. Как и в какой степени другие творческие сферы продолжают информационно воздействовать на Вашу архитектуру?
ЗХ: Еще маленькой девочкой я хотела быть архитектором. Мои самые ранние воспоминания об архитектуре связаны с возрастом 6 или 7 лет, когда моя тетя строила новый дом в Мосул на севере Ирака. Архитектор был близким другом моего отца, и, бывало, он приходил к нам домой с чертежами и моделями. Я помню, как видела одну модель в нашей гостиной, и я думаю, что это включило что-то во мне, так как я была совершенно заинтригована ею.
С первых дней обучения в архитектурной ассоциации я всегда интересовалась концепцией фрагментации и идеями абстракции и взрыва, где мы анализировали идеи повторности и массового производства. Моя работа сначала была связана с ранним русским авангардом, картинами Мохоли-Надь, скульптурами “prouns” Эль Лисицкого и Наума Габо, но, в особенности, с работой Казимира Малевича – на раннем этапе он оказал влияние на меня как представитель современного авангардного пересечения между искусством и дизайном. Малевич открыл абстракцию как экспериментальный принцип, который может продвинуть творческую работу на ранее неслыханные уровни изобретения; эта абстрактная работа позволила добиться значительно более высоких уровней творчества.
Сегодня наше сотрудничество с другими творческими сферами дает нам возможность выражать наши идеи через различные призмы и во многих средах. Мы рассматриваем это как часть длительного процесса непрерывного изучения дизайна. Это двусторонний процесс – мы используем архитектурные исследования и экспериментальный подход к дизайну, но мы также в значительной степени учимся в процессе сотрудничества с другими, теми, кто занимает лидирующие позиции в своей сфере.
личный дизайн всегда выиграет от вклада, сделанного другими. Конечно же, сейчас стерты границы между искусством, архитектурой и модой – дисциплины намного больше взаимно обогащают друг друга, но это не про конкуренцию, это касается сотрудничества и того, что такие практики и процесс могут дать друг другу.
Вы работаете на разных уровнях, от стульев и столов до небоскребов. Есть ли у Вас единый подход, которым можно охарактеризовать Вашу работу? В работе Вы часто используете новые виды технологий и материалов, в какой степени прогресс дает Вам возможность реализовать свое творческое видение в полном объеме?
ЗХ: В плане формы все проекты для меня одинаково интересны, хотя, безусловно, масштаб и процесс значительно отличают их друг от друга. Идея здания может появиться так же быстро, как и идея какого-то предмета, но когда дело касается процесса, то есть много отличий. Все они начинаются с чего-то одного; все проекты каким-то образом взаимосвязаны. Здесь отличается восприятие архитектуры, потому что это более захватывающий опыт – он о том, как человек размещает себя в пространстве, а мода относится к тому, как вы размещаете объект на человеке.
На самом деле, наши проекты становятся более сложными, когда мы видим новые возможности, создаваемые технологией других сфер.
ществует сильная обратная зависимость, при которой наше более перспективное видение дизайна способствует непрерывному развитию новых цифровых технологий и технологий изготовления, а эти новые разработки в свою очередь вдохновляют нас продвигать среду проектирования еще дальше. Нынешнее состояние архитектуры и дизайна требует широкого сотрудничества и исследовательского отношения, и мы продолжаем изучать и развивать новые технологии.
Опишите Ваш стиль так, как его мог бы описать Ваш хороший друг.
ЗХ: Виртуоз элегантности. Личное расследование, исследование, он нагружен таким количеством идей, что нельзя выделить из них одну, нет одного официального состава. Два года назад я сосредоточилась на одной квартире, чтобы увидеть, сколько вариантов можно придумать в данном пространстве с одними и теми же параметрами. Я работала над этим неоднократно целыми днями, и вы видите, что есть, вероятно, семьсот вариантов для одного пространства. Это упражнение дает вам представление о степени, в которой вы можете интерпретировать организацию пространства, она не бесконечна, но она очень велика. Представьте, если умножить ее на масштаб большего пространства, а потом в масштабах города. Это похоже на пианиста, который постоянно упражняется, та же степень интенсивности. Это безмерно увеличивает содержание, оно становится просто непредсказуемым. Некоторые люди действительно живут и работают в пределах одной доктрины, одного чертежа с одной и той же логикой. Мы делаем много чертежей, с которых можно начинать, и именно поэтому у нас очень объемное содержание.
Можете ли Вы описать эволюцию Вашей работы?
ЗХ: Есть несколько очень похожих моментов в ранних работах, где основной акцент делался на рисовании, абстракции и фрагментации. Затем он переместился на развитие идей. Позже это все стало тем, чем должна быть архитектура, и что является более текучей организацией. Это уже было не столько “изменение”, сколько “развитие”.
Какой из Ваших проектов принес Вам наибольшее удовольствие?
ЗХ: “Пиковый проект” (клуб отдыха в Китае), потому что это была очень важная поездка для меня. Вообще, их много, и каждый раз делаешь какое-то открытие… Даже не могу точно сказать, потому что разные проекты дают разное удовлетворение. Центр BMW в Лейпциге и научный центр в Вольфсбурге, это были очень интересные проекты. Я просто посетила центр современного искусства в Риме, транслирующий множество идей, которые я мечтаю реализовать.
Для кого Вы хотели бы что-нибудь спроектировать?
ЗХ: Было бы очень интересно разрабатывать предметы для повседневной жизни, нечто, что являлось бы проводником для передачи идей обществу. Изделия имеют практическую законченную форму, чего не скажешь об архитектуре. Мне также всегда было интересно комбинировать архитектуру с социальной проблематикой, и я на самом деле думаю, что вы можно инвестировать и изобретать в больницах и жилых постройках.
Вы обсуждаете Вашу работу с другими дизайнерами или архитекторами?
ЗХ: В офисе, конечно же, с другими дизайнерами… Я не люблю много говорить о себе. Мы обсуждаем идеи моих друзей.
Где Вы обычно работаете над своими проектами?
ЗХ: Везде. Я не использую компьютер. Я делаю наброски, очень быстро, и часто делаю их более 100 в одном и том же формальном исследовании.
Какой для Вас самый лучший момент дня?
ЗХ: Обычно это очень поздняя ночь… если я в Лондоне, то может быть иначе, нежели в каких-либо других местах.
Какую музыку Вы слушаете сейчас?
ЗХ: Классическую.
Читаете ли Вы журналы по дизайну и архитектуре?
ЗХ: У нас в офисе есть много таких журналов, но мы обычно не читаем их.
Откуда Вы узнаете новости?
ЗХ: Из газет.
Есть ли какие-то предметы гардероба, которые Вы стараетесь не надевать?
ЗХ: Винтажную одежду. Кроме того, я не люблю мужской стиль, джинсы. Мне нравится Иссей Мияке… и черные платья.
Был ли в прошлом какой-либо архитектор или дизайнер, который оказал большое влияние на Вас, и чью работу Вы особенно цените?
ЗХ: Да, таких много. Эрих Мендельсон, Мис ван дер Роэ, Ле Корбюзье, конструктивисты…
А что касается современных дизайнеров и архитекторов?
ЗХ: Многие. Но слишком многие из них слишком увлечены методами. И это становится догмой.
Что Вы посоветовали бы молодежи?
ЗХ: Вам необходимо сконцентрироваться и работать очень упорно. Но не стоит просто упорно и неосознанно работать! Нужна именно цель. Этапы на пути к цели могут смещаться, но цель должна быть. Вы должны знать, к чему вы стремитесь.
Боитесь ли Вы чего-либо в будущем?
ЗХ: Да, консервативных ценностей, которые появляются. Они, возможно, не окажут влияния на архитектуру сразу же, но они окажут влияние на общество, и это волнует меня. Мир кажется все более и более раздробленным, различия между людьми становятся все более заметными. Нужно стремиться к очень открытому либеральному обществу.
Источник: designbd.ru
Архикультура1 — вдумчивый, и в то же время критический взгляд на архитектурную студию. 25-минутный документальный фильм предлагает уникальную возможность заглянуть в мир студийного проектировочного образования глазами группы студентов, заканчивающих свои выпускные проекты. Интервью с ведущими специалистами, историками и педагогами создают важный диалог по ключевым проблемам, с которыми сталкиваются при этой уникальной методике преподавания и по тем антропогенным средам, которые эти будущие архитекторы будут создавать.
Это захватывает людское воображение, я считаю. В первую очередь архитектура действительно влияет на людей в той мере, возможно, которую архитекторы понимают целиком только, когда здание построено.
Люди воспринимают архитектуру просто как нечто являющееся объектом, или сосудом, внутри которого они обитают. Но это явно не то, что есть наше понимание архитектуры.
Что же, чёрт возьми, такое архитектор? Что же архитектор делает, понимаешь ли? Какова разница между архитектором и строителем?
Мы конкретизируем2 мир. Мы изучаем людскую деятельность и порождаем физические структуры, приспособленные под всевозможную человеческую деятельность.
Проектная студия — место, где индивидуальные действия и индивидуальное творчество оценивается очень непосредственно, окружающими их людьми. Студенты делают свою работу одновременно меняя акцент как мы говорим и думаем об архитектуре.
Каждый год примерно 26000 студентов записываются на архитектурное обучение в США. Эти студенты, в итоге, будут проектировать пространства, в которых мы живём и работаем. Сегодня, более, чем когда-либо прежде, в рамках профессии идёт воодушевлённая дискуссия как обучать этих будущих архитекторов.., чтобы помочь решить проблемы завтрашнего дня при помощи сегодняшних инструментов проектирования.
Студент: Перед тем, как вы попадёте в архитектурную школу, у вас вроде есть представление об этом как объектах и тому подобном. А после того как вы окажетесь здесь, всё оказывается о пространстве, знаете ли, и роде деятельности. Люди смотрят на архитектуру как на скульптуру. Но в какой-то момент ты перестаёшь иметь дело с объектами как предметами, на которые смотрят, и начинаешь работать с родом занятий.
Студентка: у меня много друзей, которые с трудом понимают, например, моё расписание здесь, как всё тут функционирует, и почему мы здесь в странные часы суток, рабочую обстановку, и на что похоже сама студия.
Студент: и каким образом мы работаем, тоже.
Студентка: Ага.
Студент: Это действительно важно.
Студентка: Ага. А также идею подвергаться критике. Подвергаться критике…
Студент: чуждая концепция для студента бизнеса.
Студентка: Ага.
Том Хэнрахэн3: Проектная студия — это место, где студенты должны работать самостоятельно. Они должны создать нечто пользуясь своим воображением. И они должны создать это нечто в ответ на набор проблем, поставленных перед ними, или они даже должны найти проблему.
Культура мастерской
Студентка: Ни в каком другом месте вы не найдёте подобной культуры. И мы были вместе в течение 5 лет. Вся группа, да. Поэтому мы знаем всех. Каждый знает всё.
Это как второй дом. Это как второе коммьюнити людей, которые все бьются над одними и теми же вопросами.
Студент: теперь я работаю здесь; когда я работал дома, — так не доставало <всевозможных других> проектов. И не было никого, с кем обсудить. Когда работаешь в одиночку, вдохновение на минимуме.
Сигэру: Архитектурное образование в США одно из лучших из-за студийной системы. Все студенты торчат в своих студиях, беседуют и учатся у других. Это наиболее важное пространство для обучения архитектуре.
Студент 1: … это как обладать этим. Все пинали Роберта Мозеса4, типа он такой бесчувственный и разрушил целые кварталы, здесь, там и другие. Это… Знаешь что, запрыгни в машину, езжай по Вестсайдской магистрали5, сверни по мосту Трайборо6 в Манхэттен.
Студент 2: Окей.
Студент 1: И тогда ты поймешь, что он пытался сделать. Это визуальное восприятие в автомобиле. Эффектно!
Студент 2: Нет, нет.
Студент 1: Это эффектно. Ты судишь об этом из-за автом… Сейчас мы сидим в трафике и смотрим на него. Но тогда город должен был подвергнуться этой трансформации.
Том Хэнрахэн: Главное в архитектурных школах, что это всё ещё происходит в… э… своего рода пространстве, где люди обсуждают работу, вместе. Одновременно и персонально, один на один, и весьма публично. В конечном счете, это своего рода арена. Это публичная арена, где работа обсуждается. Где студенты могут выразить себя персонально перед другими людьми. И показать, что они участвуют в работе, и показать, что они действительно думают о работе, а это очень важно, как я понимаю, для реализации архитектурного проекта, потому что, в конечном счёте, именно так архитектура, в некоторые моменты, действительно развивалась в реальном мире. И это одновременно и важный урок, а также способ, знаете ли,.. посредством такого рода персонального и человечного контакта, которого… которым работа становится лучше <выполненной>.
Студентка: По-моему, большая часть культуры студии происходит в неожиданные моменты, т.е. в любой случайный момент.
[Смех]
Студент: О-о-о… Я должен пройти через это.
Студент: Полагаю, юмор добавляет новый уровень энергии. Поэтому есть моменты, когда мы прикалываемся, когда мы делаем работу, и когда мы шутим, и когда просто висим, и т.п. Некоторые могут быть типа «Да, вот поэтому вы никогда не можете закончить любую работу, потому что вы всегда делаете эти пакости».
Студент: [бип] тебя! Иди займись своим проектом!
Студент: … далее, это как ты живешь в своём маленьком мире сам по себе, поскольку юмор приносит взаимодействие <между студентами>, а взаимодействие даёт энергию, и энергия,.. энергия, знаете ли, приводит каждого к результату,.. типа каждый питается ею.
[Студенты шутят и смеются]
Эни Чой7: … тусоваться, курить и пить много кофе вовсе не обязательно за своим столом, занимаясь черчением или чем-либо ещё. Наше учебное заведение действительно странная, специфическая среда. Возможно, нереально вложить многие и многие часы во что-то, например, в один чертёж, и что ещё, и всё время быть продуктивным. Но, знаете ли, вы можете сказать архитекторам, что срок сдачи — завтра, и они вложат 12 часов труда и результат может выглядеть как будто они работали неделю, понимаешь.
Студент: я должен был уйти домой раньше, чем я это сделал, потому что, например, каждые 5 минут я капал клеем где-то, потом останавливался и начинал выяснять, что же, чёрт возьми, я сейчас сделал, и начинал это отчищать, поэтому…
Студентка: со мной приключилась ужасная вещь, которую я называю архитекторской лихорадкой. Это когда я не могу заснуть, потому что все время думаю о своём проекте. И это примерно так: я возвращаюсь домой, и почти всегда вымотанной, затем чищу зубы и умываюсь и не могу лечь спать, потому мне нужно идти обратно в студию.
Студент: твоё здоровье, в некоем смысле, отходит на второй план, чтобы освободить первое место для твоих идей.
Мэтью Беман8: Архитекторы — мазохисты в какой-то мере. Ты всё время в этом, вкалываешь всю ночь, режешься в 3 утра, мчишься в госпиталь наложить швы… склеиваешь воедино макет, а затем разрушаешь, и снова склеиваешь. И ты проходишь через итеративный процесс оценки, который невероятно персонален и в тоже время очень открытый. Ты постоянно выставляешь себя на показ, открываешься для нападок и критики. Это очень интенсивно. Зачем подвергать себя этому… и ставить себя в эту позицию, если ты не любишь это дело.
Студентка: [бип] А-а!! Чёрт [бип]
Критика
Преподаватель: Это есть концептуальная ошибка. Структурная система не выделяет каждый юнит9 отдельно. И обычно структурная формация10 заключает в себе 3-4 юнита или больше.
Студент: Я понимаю это, но я не вижу почему это должно быть обязательно так.
[несколько человек говорят одновременно, неразборчиво]
Студент: я понимаю, что я не должен, но я думаю это важно для решения.
Преподаватель: Понятно. Это неверно.
Младший преподаватель: Почему это неверно? Скажите нам почему это неверно.
Преподаватель: экономически.
Младший преподаватель: Ну хотя бы не неверный путь.
Преподаватель: Системы…
Младший преподаватель: ты можешь раскритиковать весь его проект с точки зрения его экономики.
Преподаватель: Нет.
…
Младший преподаватель: … в принципе эти стены, вроде этой, в терминах его диаграммы…
Преподаватель: ага. Должна быть третья стена в структуре.
Студент: По-моему, это совершенно разрушит эту зону между…
Преподаватель: ничего она не разрушит.
Студент: это перетирание не было необходимо. Мнение было высказано. И это всё. Я понял это мнение. Они поняли моё… Я думал, что он понял моё мнение. Я думал, что на этом это надо завершить, были более важные вещи для обсуждения, и другие люди, которым было нужно с ним пообсуждать. Понимаете? А он продолжал говорить об этом минут 20.
Студент: Итак, одна вещь, которую я никак не понимаю, — то, что студенты начинают расстраиваться, если они не получают хорошую критику. Я считаю, что они неверно понимают, что есть хорошая критика. Я имею в виду, по определению, это критический анализ. Это критика. Так что, если вы испрашиваете критику и все критики, все что они могут сделать, это подлизнуть вам задницу и сказать, насколько великолепно выглядит проект, — это ничего не даёт мне, для меня это не очень хорошая критика. Они ничего не критикуют. Для меня хороший критический анализ таков, что вдохновляет в вас достаточно новый мыслей на основе того, что они видят и того, что они слышат. Если это вдохновляет достаточно мыслей, тогда будем считать они критикуют. Критикуют не в смысле нападок. Критикуют потому, что что бы вы им не показали, это побуждает в них достаточно мыслей, чтобы у них сложилось своё собственное мнение об этой вещи. Вот это — критика.
Преподаватель: Я не собираюсь спорить с тобой, потому что у меня есть чувство, что это не будет продуктивным.
Второй преподаватель: мы можем продолжать хоть всю ночь.
Студент: мы могли бы. Я знаю, что не в этом суть.
Второй преподаватель: ты перестаёшь слушать, периодически… Мы пытаемся найти некую точку соприкосновения, когда мы все говорим об одном и том же. Позволь нам помочь тебе.
Кенет Фрэмтон11: Одну вещь я считаю в чём-то негативной — это идею, что студенты должны обучаться коммерческой подаче перед жюри12. Я считаю, студент в начале должен оставаться молчаливым, а члены жюри должны начать задавать вопросы по представленным чертежам и попытаться понять проект скорее сократовским способом, понимаете ли. В отличие от коммерческой подачи и последующей критики.
Преподаватель: если ты смышлёный студент архитектуры, ты будешь слушать очень внимательно, потому как тебе должно быть интересно не только как работа получается у тебя, но и как другие люди видят её.
Лучшие архитекторы
Фил Бернстайн13: Лучшие архитекторы, на мой взгляд, те, кто привносит целостную картину мира в создание проекта. Именно такие люди становятся лучшими архитекторами, в смысле, что они являются теми, кто двигает профессию вперед, вносит инновации, даёт новые идеи. Наиболее важным в становлении архитектором является обучение, как мыслить ясно. Вам необходимо мыслить ясно, чтобы практиковать архитектуру.
Том Мэйн14: Существует тенденция смотреть на людей одновалентно: если ты артистичен, то ты не практичен; если ты практичен — ты не артистичен, что совершенно нелепо. Архитектура находится в обоих мирах, и, если хотите, является соединительной тканью между этими, так сказать, сферами. И она не может жить только в одной из них. В одной мы были бы практичны, но никогда бы не произвели объекта, хоть как-то интересного, а в другой наша работа была бы без смысла, и без связи с миром.
Джо Браун15: Я считаю, проектирование требует определённого образа мышления, который удерживает по своей сути противоречивые взгляды в процессе обдумывания. Даже в юном возрасте, вы уже осознаете, что владеете этим, и по мере взросления это становится благотворным даром, иметь эти противоречивые точки зрения в своем уме постоянно.
Терри Хейнлин16: У архитектора не одна роль. Архитектор вносит различные виды вкладов в культуру. К вопросу, что есть хороший архитектор, я считаю, что возникает множество точек зрения на проект по мере его развития. И что главное для архитектора, это быть способным слышать других людей с отличными точками зрения, воспринять это, затем привнести в проект своё и создать нечто уникальное и прекрасное.
Том Хэнрахэн: … он должен быть человеком, который действительно готов учиться таким образом, каким архитекторы должны учиться, что есть то, что они должны узнавать что-то новое каждый день до конца своей жизни. Вы должны быть, в некотором смысле, в своём роде движимы этой внутренней силой. Но я думаю, что вы всегда … Вы также должны обладать способностью прорабатывать что-то, и быть в состоянии увидеть особенности, и уметь слушать и изучать и исследовать с большим терпением, некоторые из этих вопросов. Итак, ещё раз, это своего рода дихотомия левого и правого полушария, которая постоянно … Эти требования постоянно висят над вами, как архитектором.
Морис Кокс17: Другие дисциплины вкладывают своё в результат. Но я думаю, что наша способность представить или вообразить нечто, чего ещё не существует, это практически пугает других людей. Это умение посмотреть на площадку, или посмотреть на стоянку, и увидеть здание. Это необыкновенный навык. И мы — одна из немногих дисциплин, которые могут делать это. Я бы не променял ни на что тот набор навыков, который я приобрёл в архитектурной школе. Потому, что он очень, очень, очень уникален для нашей дисциплины. И это то, что мы вносим в общий котёл.
Реальный мир
Мэри Вудс18: Я не считаю, что архитектурные школы, ни в прошлом, ни сегодня, собственно подготавливают молодых архитекторов к реалиям архитектурной практики. Имея в виду идею безопасного пространства, где можно ошибиться, где можно раздвигать рамки, в некотором смысле. Я думаю, что академия всегда должна быть таковой. В каком-то смысле, вы будете более свободны от ограничений реального мира. Нам нужно уяснить, что эти ограничения также должны быть привнесены в академическую среду, так, чтобы студенты могли начать справляться с ними, и справляться с ними в изобретательской и творческой манере. Я считаю, что академия должна быть, своего рода, идеализированным пространством. Но она также должна быть своего рода лабораторией, испытательным полигоном реального мира. И я не думаю, что у нас так уж хорошо с последним. Мы до сих пор та самая башня из слоновой кости.
Студентка: Иногда я думаю, что мы теряем немного реальности того, чем работа является. И того, о чем наша профессия на самом деле. Я думаю, что люди действительно забывают о реальности того, на что это будет похоже, работая как профессионалы.
Эни Чой: Школа архитектуры действительно… уникальна, потому что это, наверное, единственный раз, когда многие студенты-архитекторы работают над своими собственными проектами. После этого, архитектура, в своей основе, — сфера услуг.
Студент: Я считаю, что профессия сильно отличается от обучения, тем, что ты никогда не работаешь в одиночку. Трудно спроектировать всё здание самостоятельно. Есть люди, с которыми нужно координировать, или проектировать с ними, или консультироваться. Сотрудничество обычно не встречается в школе. Что и хорошо, и плохо. Потому что во время школы вы пытаетесь выработать свой собственный, в некотором роде, метод работы.
Дэн Баксеску19: Образование не готовит их быть, своего рода, архитекторами в полном смысле этого слова, архитектор, являясь одновременно и поэтами и практиками. Они великолепны, они талантливы, они умны. Трагедия заключается в том, что студенты не достаточно подготовлены быть независимыми мыслителями. Они или функционируют на поэтическом уровне, или функционируют на прагматическом уровне. Два уровня должны встретиться. Поэтому мы должны, своего рода, помочь им свести эти два <уровня> вместе.
Студент: …это как серия перекрытий, когда ты начинаешь видеть, что здесь разные пространства вроде этого…
Преподаватель: Т.е. стены — подпорные? Что же они подпирают, они подпирают землю, или они подпирают память20?
Студент: это поддержка земли
<неразборчиво>
Преподаватель: … позволь мне спросить это. Почему они делают эти вещи? Они создают эти вещи, чтобы создать добавленную стоимость, правильно?
Студент: ага
Преподаватель: Почему они не хотят просто cложить это в кладовку?..
Студентка: Допускаю ли я, что я могу не стать архитектором? Конечно. Вероятность того, что я буду работать в конторе после того, как я закончу, довольно высока, впрочем. Я не думаю, что люди должны торчать там, года три, а потом получить свою лицензию, и затем заниматься своими проектами. Я собираюсь начать заниматься своими проектами и работать в конторе.
Студент: Я рассчитываю на… Это трудно загадывать, что произойдет. Я рад увидеть, чем же в итоге станет мой фирменный конек.
Студентка: Я хотела бы преподавать, и я хотела бы писать, и я хочу работать для друга, который позволит мне заниматься всеми этими вещами.
Студент: Я хочу получить некоторый опыт работы в крупной фирме, чтобы увидеть, как они работают, и посмотреть как они управляются. Сделать это, и тогда, надеюсь, в долгосрочной перспективе моя цель, знаете ли, — начать свою собственную практику.
Мэри Вудс: Замечательно для меня насколько оптимистичны студенты архитектуры. Как они поддерживают этот оптимизм. Опять же, это почти немного как момент истины актера или актрисы, которые они до сих пор лелеют эту мечту, что они однажды вырвутся из массовки на авансцену. Даже несмотря на то, что реальность, как и на Бродвее, очень, очень отличается. Отчасти это может определяться, насколько быстро они впитают эту идею ведущего архитектора, и этой верой, что вопреки всему они будут в состоянии стать им.
Дэвид Бирн21: Сегодня, много людей, когда задумываются об архитектуре, думают о выдающихся архитекторах, какой-то группе архитекторов с именем, о которых они возможно слышали. По мне, это как-то ограниченно.
Студентка: … они знают только Гери22, понимаете. Я имею в виду, вокруг много архитекторов, чья работа лучше, или более значима, нежели у Гери…
Фил Бернстайн: Проблема заключается в том, что способ, которым мы обучаем архитектуре сегодня,… мы в какой-то мере обучаем всех делать одно и то же. Вся педагогическая модель в данный момент построена вокруг выпестовывания следующего поколения звездных архитекторов. Это, на самом деле, ущербная модель.
Тэд Лэндсмарк23: Уже многие годы каждый хочет быть похожим на Фрэнка Гери. Они хотят создавать великолепные «скульптуры» на ландшафте. Работали ли бы эти скульптуры или нет, — не играет большой роли. Возможность использовать космические технологии, чтобы выдавать формы, которые не строились ранее, считалась первоочередной задачей каждого выпускающего из архитектурной школы. Это закончилось… Это закончилось.
Следующее поколение
Эван Дауглис24: Готов поспорить, что это нынешнее поколение начинающих студентов архитектуры имеет потенциал изменить мир так, как мы никогда не видели раньше… И они должны иметь доступ к такому числу технологий и такому объему дискурса, конструктивного дискурса, связанного с этими методами и этими инструментами, чтобы они были полностью готовы выйти в мир в будущем и сделать что-то позитивное и продуктивное.
Тэд Лэндсмарк: Студенты выпускаются, и они работают с людьми по всему миру, которые нуждаются в крове и которые нуждаются в виде обитания, который и доступен, и легко обслуживаем, и устойчив. Сами же студенты, в свою очередь, заставили факультет думать по-другому, о том, как факультет смотрит на пространство, использует пространство и создаёт объекты, которые служат не только для эстетическим интересам архитектора.
Морис Кокс: Это принципиально профессия оптимистов. Не идите в архитектуру, если вы пессимист, если вы не верите на самом деле, что мир может стать лучше. Так что, я думаю, что у нас когорта оптимистов, идущих в эту профессию дизайна, они на самом деле считают, что их здания будут вносить разницу в чью-то жизнь.
Студентка: Я думаю, что лучшей средой является та, которая высоко ценится людьми. Если ты не заботишься об этом, тогда, о чем же ты заботишься вообще?
Студентка: Речь идет о понимании человеческого поведения, человеческих желаний, человеческих хотений. Архитектура — это то, что вы испытываете в вашей повседневной жизни, на улице, в пространстве улицы, как перемещаетесь по улице, как вы относитесь к зданиям вокруг вас.
Дэвид Бирн: Люди склонны думать, архитектура делается для и другими людьми. Но, она также делается вами, если вы решите поставить новое окно в вашем доме, или изменить транспортный подъезд к своему дому или офису.
Студент: В школе архитектуры вы получаете свободу… Вам не нравится что-то? — сделайте что-нибудь с этим. Вот что они говорят вам в течение 5 лет. Сделайте что-нибудь с этим, не важно, что, просто сделай что-нибудь с этим.
Другой студент: Архитектурная школа это, в своем роде, о способе мышления. И то, чем вы будете тут заниматься не то, чем вы думаете вы будете тут заниматься, понимаете? Не будет, что поступив, вы будете вычерчивать колониальные домики, или что-то вроде этого.
Третий студент: Мы не просто нужно жилье,.. нам нужна атмосфера… Нам нужно вдохновляться.
Четвёртый студент: Я думаю, что одна из самых важных вещей, которые вы можете вынести из этой школы — не терять свои амбиции. Это не просто, понимаешь ли, 4 стены и крыша. В этом большее… Жизнь в этом… Я думаю, что мы поступаем сюда и амбиции идут с нами по каждому пути мы пробуем идти.
Пятый студент: Если вы собираетесь поступать в школу архитектуры, я надеюсь, вы понимаете творческий процесс. Я надеюсь, вы понимаете, какие преобразования вашего разума, и тела, и психики будут происходить. Поскольку нет никакого абсолюта во всём этом.
Источник: arch-sochi.ru
Давайте про архитектуру поговорим. Первое, что удивляет в Литве или Польше — это современная архитектура. Она по большей части довольно качественная, очень органично соседствует с исторической застройкой и не спорит с ней. В России хорошая архитектура — это редкое событие. Ее надо поискать. И если в Москве или Питере встречаются неплохие проекты, то в регионах совсем тоска. И Калининградская область тут не исключение.
У современной российской архитектуры есть несколько отличительных особенностей.
Попытка стилизации. Это вообще большая наша беда. В России считают, что если вокруг историческая застройка 19 века, то новые здания надо обязательно строить в подобном стиле. Но так как строить в таком стиле никто не умеет, то появляются различные уродцы. Подобный подход ошибочен. Архитектура — это не просто коробка здания с декором в определенном стиле. Архитектура, как и любое другое искусство, отражает культурные особенности нашего времени, технологии, происходящие события. Готика, модерн или конструктивизм появились не просто так, они появились как реакция на конкретное время, на конкретные события, происходящие в обществе того времени. Когда кто-то пытается сегодня строить с отсылкой на прошлое, скорее всего получается нелепая и неказистая хрень.
Боязнь материалов и цветов. В России очень боятся делать, например, черные здания. В народе черный цвет ассоциируется почему-то с крематорием. Хотя черные здания смотрятся красиво и стильно. Кроме того, у нас, например, редко используют ржавый металл и другие необычные материалы. Они тоже вызывают у людей негативные ассоциации.
Невнимание к деталям. Это раньше архитектор проектировал не только дом, но даже дверные ручки, так как каждая деталь в здании имеет значение. В современной российской архитектуре полностью утрачено внимание к деталям. Какие там дверные ручки? У нас вообще о дверях и окнах никто не думает. К зданию страшно подходить близко.
Давайте посмотрим на провинциальную архитектуру Литвы и Польшы и сравним это все с Калининградской областью.
01. Центр литовского Каунаса… Стоит черный дом, никого не смущает.
02. При этом стоит он прямо в центре старого города, среди исторических зданий. И на мой взгляд, смотрится очень органично.
03. В Литве вообще часто строят черные дома. Как вам?
04. Это уже литовский курорт Паланга. Тут построили много жилья, и все оно довольно стильное.
05.
06. Ресторан на пешеходной улице (кстати, неплохой).
07. Самое простое жилье.
08. Вроде бы все просто, но обратите внимание на детали и материалы. Здание смотрится совсем не таким, каким оно получилось бы у нас.
09. Жилой дом
10. Я бы не стал яйцо делать глянцевым. Тут хорошо бы дерево использовать, было бы совсем круто.
11.
12. А это Гданьск. Как вы знаете, после войны тут восстановили то, что можно было восстановить. А что нельзя, построили заново. Никто не пытался сделать пародии на старую архитектуру, вместо этого сделали современные здания. И они неплохо смотрятся. Как вам?
13. Или вот.
14. Новое жилье. Конечно, есть отсылки к историческому наследию. Но это скорее дань уважения сложившейся застройке, а не попытка ее копировать.
15. Новая и старая архитектура.
16. Вот такое жилье сейчас строят поляки в Гданьске.
17. Детали
18. Первые этажи. Все сделано очень хорошо.
19.
20. Жилые дома
21. Отель
22. А это опять литовский Каунас. Тут реконструировали старые казармы, превратили их в жилье.
23. Выглядит отлично.
24. У нас бы снесли все это и влепили многоэтажные муравейники, а тут аккуратно обновили, сохранив фасады и заменив начинку.
25. Детский садик из бетона. У нас бы испугались.
26.
27. Детали! Как же приятно подходить к такому зданию и рассматривать его! Каждая мелочь продумана.
28. Это Советск, Калининградская область. Как обычно, самое уродливое здание у Сбербанка.
29. В каждом городе Сбербанк строит невероятно уродливое здание.
30. Общий уровень современных строений примерно такой.
31. Попытки делать пародии на немецкие здания.
32. Что это за ужас?
33. Как мы пришли к такому?
34.
35. Калининград
36. И любой другой город России.
Когда нибудь все это снесут.
Подписывайтесь на канал
| Враги России оккупировали ещё один город |
10 самых красивых зданий Москвы |
Сбербанк шагает по стране |
| Лучшие архитектурные проекты 2016 года |
Оскорбление чувств архитекторов |
Проект "Граница": Россия — Литва
Северный Сочи
Зеленоградск: плановое уничтожение города в мирное время
Можно вытащить Литву из Совка, но Совок из Литвы – никогда
Как могла бы выглядеть русская деревня под грузом европейских ценностей
Западные ворота России
Как живется пешеходам в России и Литве
Что стало с советскими панельками в России и Литве
Отношение к историческому наследию в жалкой Литве и Великой России
Нам есть чем гордиться!
Проект "Граница": Россия — Польша
Восстановление утраченного наследия: Польша и Россия
Почему у Гданьска получилось, а у Калининграда – нет
Советское наследие Гданьска и Калининграда
Этот пост разозлит поляков
Проект "Граница": Россия — Финляндия
Иматра — Светогорск: как живут люди
Иматра – Светогорск: "Сказка о неудачном времени"
Простите, финны, мы всё про**али
Как мы могли бы жить: жилые районы Выборга и Лаппеэнранты
Секрет финского порядка…
Как Выборгу не повезло (а может, повезло) после войны
Мы и они
Проект "Граница": Россия — Эстония
Ивангород — Нарва
Ивангород – Нарва: Евросоюз на том берегу
Ивангород – Нарва: отношение к великой истории
Ивангород – Нарва: как живут люди
Достопримечательности Нарвы и Ивангорода
Ивангород – Нарва: где жить хорошо?
Источник: varlamov.ru
Одним из самых знаковых объектов на рынке элитной недвижимости стал дом Nabokov на Остоженке, который составил конкуренцию лучшим клубным домам в мировых столицах. Авторами архитектурной концепции нового места силы на карте Москвы выступили Александр Цимайло и Николай Ляшенко, давно сотрудничающие с компанией Vesper, известной всем ценителям недвижимости класса de luxe. В интервью Bazaar, пожалуй, самые модные архитекторы города, воплотившие множество амбициозных и современных проектов, рассказали о своем офисе, трендах и мечтах, а также признались за какую задачу не возьмутся за любые деньги.
Как давно ваш офис прописался в этом красивом историческом здании на Кузнецком мосту?
Ц: Где-то два года.
В каком состоянии вам досталось это помещение?
Л: Пространство офиса было в достаточно плачевном состоянии. Мы его немного подкрасили, а так все как было, так и осталось. Когда-то здесь были торговые ряды, потом банк, а в советское время — библиотека. Сейчас проводится ремонт фасадов здания, так что скоро оно заживет полноценной жизнью.
Ц: Нам очень понравилось это помещение, и мы подумали, что было бы круто здесь сидеть и работать. Прямо как во дворце.
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Как давно вы вместе работаете?
Л: Тринадцать лет, а знакомы мы уже лет 25 — вместе учились на одном курсе МАРХИ. Сразу после института я уехал в Германию и проработал там 10 лет, а потом мы решили вместе попробовать что-то сделать.
И как распределены роли?
Ц: Проекты у нас все общие и основные решения мы принимаем сообща.
А если мнения расходятся?
Л: Мы уважаем друг друга и всегда договариваемся. Не помню такого момента, когда каждый принципиально стоял на своем.
Каких качеств в друг друге вам не достает?
Л: Красоты. А профессионально все отлично.
Есть мнение, что с друзьями работать не следует, что вы думаете об этом?
Ц: Да, я слышал о таком, но мы, видимо, еще не дошли до этого момента. У каждого из нас есть внутреннее уважение к другому. Бывает, что друзья начинают вместе работать и возникают какие-то конфликтные ситуации, поэтому, зная об этом, мы с самого начала предпринимаем все, чтобы этого избежать. Иногда нужно переступить через свой эгоизм, выслушать товарища
Говорят, что люди становятся похожи, когда проводят много времени вместе. Это о вас?
Л: Нет. У нас абсолютно разные характеры, разный подход к работе, поэтому мы скорее дополняем друг друга.
Как бы вы описали свой профессиональный почерк?
Ц: Мы как раз гордимся тем, что у нас нет как такового визуального почерка, узнаваемости, потому что мы всегда стараемся сделать проект, который будет соответствовать месту и задаче, а эти переменные всегда разные. Есть дома на Остоженке, а есть за пределами МКАД… Мы, наоборот, не хотим, чтобы наши проекты становились похожими.
А что насчет ориентиров в мире архитектуры?
Л: Мы, конечно же, следим за жизнью архитектурного мира, но у нас нет ориентиров. Мы придерживаемся позиции, что необязательно создавать себе кумира и быть его заложником. Когда мы работаем в МАРХИ со студентами, мы как раз обращаем внимание на подходы разных архитекторов. Если делать правильный анализ разных, может быть даже обезличенных проектов и решений, это даже лучше для формирования собственного вкуса. Когда стараешься подражать кому-то, получается копирование, а не обдуманные, самостоятельные шаги.
Какими проектами вы гордитесь?
Л: Все наши проекты как дети, мы одинаково их любим. Понимаете, дело в том, что когда ты проектируешь здание, то находишься с ним в постоянной связи, а потом в какой-то момент ты его отпускаешь, потому что оно начинает жить своей независимой жизнью. Оно начинает строиться и ты уже не можешь влиять на него. Может быть, проект Nabokov на Остоженке сейчас как раз находится в таком состоянии, когда проявляется все, что мы задумали, и мы с трепетом относимся к этому процессу.
Что отличает Nabokov от других клубных домов?
Ц: Очарование Nabokov в его качестве. В моей практике это был один из тех немногих случаев, когда задумка была реализована всецело. К каждой детали команда подошла педантично, поэтому удалось добиться результата, к которому мы стремились. Внутренней отделкой лобби и апартаментов занималось английское бюро Aukett Swanke. Получилось очень сдержанное и породистое здание с элементами роскоши в ее сегодняшнем воплощении. Мы делали Nabokov для людей, которые понимают в современной эстетике, искусстве и хотят жить именно в этом месте на Остоженке.
Л: Мы уделили особенное внимание окнам. В данном случае именно они во многом формируют характер здания. В доме есть панорамное окно — максимально выдвинутое в плоскость фасада и позволяющее наблюдать за жизнью вдоль всей улицы. И второе — поменьше. Оно сделано по принципу французского балкона, что позволяет создать дискретную зону: можно стоять у окна и не быть увиденным пешеходами. За счет этого создается разная атмосфера внутри апартаментов: получается пространство как с максимальным количеством света, так и с чуть приглушенным.
Опишите дома, в которых вы живете?
Ц: Я долгое время жил за городом. И оба моих дома я спроектировал сам. Это была современная минималистичная архитектура, простая и спокойная. Спокойный модернизм, если можно так описать.
Л: У меня немного другой опыт. Раньше я жил в самом центре Франкфурта, специфика у которого другая: все находится в шаговой доступности. А сейчас я живу в центре Москвы, в сталинском доме, в районе с богатой вечерней и культурной жизнью. Это прельщает меня больше.
Вам нравятся дома друг друга?
Ц: Конечно, нравятся. Если бы мы создавали эти дома вместе, многие вещи были бы сделаны по другому, но это вовсе не значит хуже или лучше.
Что клиенты хотят сейчас и что они хотели раньше? Как меняются вкусы и запросы?
Ц: Раньше нужны были просто квадратные метры и чем больше, тем лучше, а что это в принципе будут за квартиры, с какими видовыми характеристиками и как они будут сделаны в плане планировки — было не очень важно, потому что продавалось все и было ясно: в любом случае ты заработаешь. Сейчас такого нет.
Л: Если говорить о дизайне, то раньше люди хотели больше роскоши, а сейчас само понятие роскоши изменилось. Запросы на современную архитектуру и дизайн стали значительно выше.
А с чем вы это связываете?
Ц: С культурой. Люди стали смотреть другие фильмы, читать другие книги.
Бывает такое, что люди при заказе говорят вам «делайте, что хотите»?
Ц: Бывает, не часто, но бывает. У нас есть несколько проектов, которые были сделаны именно в таких условиях, потому что клиент сам не знал, чего он хотел. Например, когда мы делали один дом во Франции, перед нам стояла такая задача: «ну вот есть участок, нарисуйте что-нибудь по этому поводу». Мы нарисовали им эскизы, и все остались довольны.
Л: Есть вообще такая тенденция, как рост доверия. Как компания мы сейчас находимся в определенном движении, и таких проектов становится все больше. Наша задача пройти этот путь и выйти на новый уровень доверия. Если вы спрашиваете именно про дизайн, то так практически не бывает. У нас были такие случаи, когда к нам приходили клиенты и говорили: мы хотим в центре Москвы классический дом 19 века с классическим дизайном, что хотите. Мы отказывались, так как это совсем не наш подход.
Даже если вам предлагали большие деньги?
Ц: Хорошие проекты мы способны осуществить только тогда, когда делаем их с удовольствием. В ином случае у нас ничего не получится, поскольку идеологически этот проект мы считаем неправильным. Строить классический дом 19 века в современном мире — это странно. Мы же не ездим сегодня на каретах. Архитектура — это своего рода отражение времени. Время всегда диктует свои условия жизни, поэтому и архитектура сегодня должна быть актуальной и современной.
Если говорить о домах будущего, которые напичканы всякими новыми технологиями, вы сталкиваетесь с этим?
Ц: Как ни странно, архитектура — отрасль достаточно консервативная и развивается она медленнее, чем техника или медицина.
Вы занимаетесь городскими проектами?
Л: Нет, потому что в Москве очень сложный принцип общения архитектора с городом. Нам не очень понятны механизмы, которые могли бы влиять на качество. В отличие от других стран, где городские проекты как раз являются самыми яркими и интересными, где существует очень хорошее государственное финансирование, у нас все сводится к обезличиванию заказчика и проекта.
Ц: Один раз мы уже придумали неплохой городской проект. Совместно
Л: Часто еще критикуют баланс распределения денег в городе. Безусловно есть задачи первостепенные: больницы, школы
Ц: Больницы всегда лучше, чем тротуар, но тогда тротуара никогда не будет.
Что вы думаете об украшениях города?
Л: Нет, это нам не очень нравится, и мы надеемся, что эта тенденция скоро отомрет. Сейчас происходит определенная мутация вкуса, но со временем все встанет на свои места.
То есть сейчас вы работаете с нежилыми зданиями?
Ц: Ну 30 процентов нашего портфолио — это нежилые здания, а театры, рестораны, пансионаты. Сейчас мы делаем ресторан и кафе Аркадия Новикова в Лужниках. Это будут два отдельно стоящих здания.
Вы следите за модой?
Л: Не очень сильно. В нашей жизни и так много вещей, за которыми нужно профессионально следить. Нам в большей степени интересно современное искусство, новые постройки и проекты в области культуры.
Ц: У нас есть один проводник в мир моды — это магазин Le Form. Там очень хорошие байеры, и мы хорошо знакомы с ними.
Л: Это, пожалуй, единственный магазин одежды, в который мы ходим.
Почему они по вкусу многим архитекторам, как вы считаете?
Ц: В классической моде они альтернативны, концептуальны и интересны. К примеру, тот же Maison Margiela преподносит простые вещи в оригинальном виде.
Вы ведете Instagram?
Л: Возможно, через год или позже мы придем к этому, но пока это находится за гранью наших способностей.
Есть ли какой-нибудь проект, который бы вам очень хотелось воплотить? Своего рода архитектурная вершина, которую нужно покорить?
Л: Нам бы хотелось спроектировать какой-нибудь музей. Что-нибудь такое значимое для города и общества.
Ц: Мне кажется, что на сегодняшний момент, нам бы было бы интересно делать что-то за пределами Москвы и России. Если бы появился спрос на нас за границей — это было бы здорово.
Дом в селе Знаменское
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Дом в поселке «Миллениум-Парк»
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Жилой комплекс «Парк Рублево»
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Клубный дом Chekhov
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Клубный дом Nabokov
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Клубный дом Bunin
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Многофункциональный центр в «Москва-Сити»
[RICH_HTML type=gallery] [/RICH_HTML]
Источник: bazaar.ru