Скульптуры просвещенной древней греции и рима фото

Трудно переоценить место скульптуры в искусстве Античности. Однако два ее важнейших национальных проявления – скульптура Древней Греции и скульптура Древнего Рима – представляют собой два совершенно разных, во многом противоположных явления. В чем же они состоят?

Скульптура Греции поистине знаменита и на самом деле должна быть поставлена на первое место по сравнению с греческой архитектурой. Дело в том, что саму архитектуру греки воспринимали как скульптуру. Любое здание для грека – это прежде всего пластический объем, монумент, совершенный в своих формах, но предназначенный прежде всего для созерцания со вне. Но об архитектуре я напишу отдельно.

Имена греческих скульпторов хорошо известны и на слуху у каждого, учившегося в школе. Столь же знамениты и прославлены были греческие станковые живописцы, однако, как это иногда бывает в истории искусства, от их работ не сохранилось ровным счетом ничего, ну может быть, предположительные копии на стенах домов богатых римлян (какие можно увидеть в Помпеях). Впрочем, как мы увидим, не так хорошо обстоит дело и с оригиналами греческих статуй, так как большинство их известны опять-таки по римским, лишенным греческого совершенства репликам.

Однако, при столь внимательном отношении к именам творцов искусства греки оставались совершенно индифферентны к индивидуальности, к тому, что сейчас назвали бы личностью человека. Сделав человека центром своего искусства, греки видели в нем возвышенный идеал, проявление совершенства, гармоническое сочетание души и тела, но отнюдь не интересовались частными особенностями изображаемого лица. Греки не знали портрета в нашем понимании этого слова (за исключением может быть позднейшего, эллинистического периода). Воздвигая статуи человекообразных богов, героев, прославившихся граждан своего полиса, они создавали обобщенный, типичный образ, воплощающий в себе положительные качества души, героизм, добродетель и красоту.

Мировоззрение греков начало меняться лишь с окончанием эпохи классики в 4 веке до н.э. Конец прежнему миру положил Александр Македонский, своей беспрецедентной деятельностью родивший тот культурный феномен смешения греческого и ближневосточного, который был назван эллинизмом. Но только через 2 с лишним столетия на арену истории искусств вышел уже могущественный к тому времени Рим.

Как это ни странно, но добрую половину (если не большую часть) своей истории Рим почти никак не проявлял себя с художественной точки зрения. Так прошел почти весь республиканский период, оставшийся в памяти народа как время римской доблести и чистоты нравов. Но вот, наконец, в 1 веке до н.э. возник римский скульптурный портрет. Трудно сказать, насколько велика была в этом роль греков, трудившихся теперь для покоривших их римлян. Надо полагать, без них Рим вряд ли бы создал столь блистательное искусство. Однако, кем бы ни создавались римские произведения искусства, они были именно римскими.

Парадоксальным образом, хотя именно Рим создал может быть самое индивидуализированное искусство портрета в мире, не сохранилось никаких сведений о скульпторах, создававших это искусство. Таким образом, скульптура Рима и прежде всего скульптурный портрет – явление обратное классической скульптуре Греции.

Надо сразу заметить, что в его формировании важную роль сыграла еще одна, на этот раз местная, италийская традиция, а именно искусство этрусков. Что же, посмотрим на памятники и по ним охарактеризуем основные явления в античной скульптуре.

Уже в этой мраморной голове с Кикладских островов 3 тыс. до н. э. заложено то пластическое чувство, которое станет главным достоянием греческого искусства. Этому никак не вредит минимализм деталей, который конечно восполнялся росписью, так как вплоть до высокого ренессанса скульптура никогда не была бесцветной.

Известная (ну так можно сказать почти про любую статую греческого скульптора) группа, изображающая тироноубийц Гармодия и Аристогитона, изваянных Критием и Несиотом. Не отвлекаясь на формирование греческого искусства в эпоху архаики, мы обратились уже к произведению классики 5 в. до н.э. Представляя двух героев, борцов за демократические идеалы Афин, скульпторы изображают две условные фигуры, лишь в общих чертах подобные самим прототипам. Главная их задача соединить в единое целое два прекрасных, идеальных тела, захваченных одним героическим порывом. Телесное совершенство здесь подразумевает внутреннюю правоту и достоинство изображенных.

В одних своих работах греки стремились передать гармонию, заключенную в покое, в статике. Поликлет достигал ее как благодаря пропорционированию фигуры, так и за счет динамики, заключенной в постановке фигуры. Т. н. хиазм или иначе контрапост – противоположно направленное движение разных частей фигуры – одно из завоеваний этого времени, навсегда вошедшее в плоть европейского искусства. Оригиналы Поликлета утрачены. Вопреки сложившейся у современного зрителя привычке, греки часто работали, отливая статуи в бронзе, что позволяло избежать мешающих восприятию подставок, возникших в мраморных повторениях римского времени. (Справа бронзовая копия-реконструкция из ГМИИ им. Пушкина, насколько она лучше!)

Мирон прославился передачей очень сложных состояний, в которых покой вот вот должен смениться активным движением.Опять привожу два варианта его дискобола (оба поздние): мраморный и бронзовый.

“Рублев” Древней Греции, великий создатель скульптуры Афинского Акрополя Фидий напротив достигал красоты и уравновешенности даже в самых напряженных и подвижных композициях. Здесь мы имеем возможность видеть подлинники 5 в. до н.э., выполненные на этот раз из мрамора как связанные с плотью архитектуры Парфенона. Даже в разбитом виде, без рук, ног и голов, в виде жалких руин греческая классика поразительно совершенна. Такого не могло больше никакое искусство.

А что же портрет? Вот известное изображение великого Перикла. Но что мы можем узнать из него о этом человеке? Только то, что он был великим гражданином своего полиса, выдающимся деятелем и доблестным полководцем. И более ничего.

Иначе решен “портрет” Платона, представленного уже не молодым мудрецом с пышной бородой и интеллектуальным, умственно напряженным лицом. Утрата росписи глаз, конечно, в значительной степени лишает образ выражения.

Уже иначе воспринимался образ в конце 4 столетия. Сохранившиеся реплики портретов Александра Македонского, созданных Лисиппом, показывают нам уже не столь цельную, уверенную и однозначную в себе личность, как мы видели только что в классический период Греции.

Теперь, наконец, настало время перейти к Риму, точнее пока что к этрускам, создававшим погребальные изображения усопших. Канопы – урны для праха – этруски делали с изображениями голов и рук, уподобляя, пока что условно, усопшему человеку. Терракотовая канопа 6 века до н. э.

Более сложными произведениями были вот такие надгробия с фигурами возлежащих как бы на пиру людей, часто семейных пар.

Очаровательные улыбки, похожие на улыбки архаических греческих статуй… Но здесь важно другое – это конкретные, погребенные здесь люди.

Этрусские традиции заложили своего рода фундамент для собственно римского портрета. Возникнув только в 1 веке до н.э., римский портрет резко отличался от всякого другого. Первостепенным в нем стала достоверность в передаче жизненной правды, не приукрашенного облика человека, изображение его таким, какой он есть. И в этом римляне несомненно видели собственное достоинство. К римскому портрету конца республиканской эпохи как нельзя лучше приложим термин веризм. Он даже пугает своей отталкивающей откровенностью, не останавливающейся ни перед какими чертами уродства и старости.

Для иллюстрации следующего тезиса приведу энциклопедический пример – изображения римлянина в тоге с портретами предков. В этом обязательном римском обычае было не только человеческое желание сохранить память о ушедших поколениях, но и религиозная составляющая, столь типичная для такой домашней по своему характеру религии, как римская.

Вслед за этрусками римляне изображали на надгробиях супружеские пары. Вообще, пластика, скульптура была для жителя Рима столь же естественна, как для нас фотография.

Но вот настало новое время. На рубеже тысячелетий (и эр)) Рим сделался империей. Начиная с этого времени наша галерея будет представлена прежде всего портретами императоров. Однако, это официальное искусство не только сохранило, но и приумножило тот необыкновенный реализм, который изначально возник в римском портрете. Впрочем, сначала в эпоху Августа (27 г. до н. э. – 14 г. н. э.) римское искусство пережило первое серьезное взаимодействие с идеальной красотой, присущей всему греческому. Но и здесь, став совершенным по форму, оно сохранило верность портретным чертам императора. Допуская условность в совершенном, идеально правильном и здоровом теле, облаченном в доспехи и пребывающем в церемониальной позе, римское искусство помещает на это тело настоящую голову Августа, такого, каким он был.

От Греции к римлянам перешло потрясающее владение обработкой камня, но здесь это искусство не могло заслонить собой того, что было внутренне присуще римскому.

Еще один вариант официального изображения Августа как Великого Понтифика в наброшенном на голову покрывале.

И вот, уже в портрете Веспасиана (69 – 79 гг. н. э.) мы видим опять неприкрытый веризм. Этот образ с детства запал в мою память, завораживая личными чертами изображенного императора. Умное, благородное и одновременно хитрое и расчетливое лицо! (Как ему идет отбитый нос))

Вместе с тем, осваиваются и новые техники обработки мрамора. Применение бурава позволяет создавать более сложную игру объемов, света и тени, вводить контраст различных фактур: шершавых волос, отполированной кожи. Для примера женский образ, а то до сих пор у нас были представлены одни лишь мужчины.

Троян (98 – 117 гг.)

Антонин Пий был вторым после Адриана императором, отпустившим бороду на греческий манер. И это не только некая игра. Вместе с “греческим” обликом в образе человека появляется и нечто философское. Взгляд уходит в сторону, вверх, лишая человека состояния уравновешенности и довольства телесным. (Теперь зрачки глаз намечаются уже самим скульптором, что сохраняет взгляд даже при утрате былой тонировки.)

Со всей очевидностью это проступает в портретах философа на трона – Марка Аврелия (161 – 180 гг.).

Этот интересный осколок привлекает меня вот чем. Попробуйте сделать прорись черт лица, и получится икона! Вглядитесь в формы глаза, века, зрачка и сравните их с византийскими иконами.

Но не одним лишь доблестным и праведным быть темой римского портрета! Гелиогабал (правильно – Элагабал), приверженец восточного культа солнца, удивлял римлян вполне противными им обычаями и сам не блистал чистотой жизни. Но и это со всей очевидностью являет нам его портрет.

Наконец, золотой век Рима остается далеко позади. На престол один за другим возводятся так называемые солдатские императоры. Выходцы из каких угодно сословий, стран и народов могут в одночасье стать владыками Рима, будучи провозглашены своими солдатами. Портрет не самого плохого из них Филиппа Аравитянина (244 – 249 гг.). И снова какая-то тоска или тревога во взгляде…

Ну это смешно: Требониан Галл (251 – 253 гг.).

Здесь пора уже отметить то, что время от времени проступало в римском портрете и раньше. Теперь форма начинает неумолимо схематизироваться, пластическая лепка уступает место условной графичности. Сама плоть постепенно уходит, уступая место чисто духовному, исключительно внутреннему образу. Император Проб (276 – 282 гг.).

И вот, мы приблизились к концу 3 – началу 4 столетий. Диоклетиан создает новую систему управления Империей – тетрархию. Два августа и два цезаря правят четырьмя ее частями. Старый город Рим, давно уже потерявший роль столицы, теперь не важен. В Венеции сохранилась забавная, вывезенная из Константинополя группа из четырех почти одинаковых фигур, отождествляемых с тетрархами. Ее часто показывают как конец римского портрета. Но это не так! На самом деле это, скажем так, особый эксперимент, авангард того времени. К тому же, если верить некоторым моим учителям, это египетское произведение, что в частности видно по применению твердого порфира. Столичная же римская школа оставалась конечно иной и не умирала еще по крайней мере столетие.

В подтверждение сказанному еще один образ из Египта – император Максимин Даза (305 – 313 гг.). Полная стилизация, схематизация и абстракция, если угодно.

А вот, что продолжало твориться в Риме. Полновластным правителем Империи становится Константин Великий (306 – 337 гг.). В его колоссальном по масштабу портрете (это, собственно, и есть голова Колосса – гигантской статуи, установленной в римской базилике Константина-Максенция) полноценно присутствует и идеальная, совершенная проработка формы и окончательно сформировавшийся новый, отрешенный от всего временного образ. В огромных, прекрасных, смотрящих куда-то мимо нас глазах, волевых бровях, твердом носе, сомкнутых губах теперь является не только образ земного правителя, но и что-то уже перешедшее за границы той рефлексии, снедавшей Марка Аврелия и других его современников, тяготившихся этой телеcной оболочкой, в которой оказалась заключена душа.

</a>

Если знаменитый Миланский эдикт 313 года лишь прекращал гонения на христианство, позволяя христианам легально существовать в Империи (сам Константин крестился лишь при смерти), то к концу 4 столетия после Р. Х. христианство стало уже господствующим. И в это время христианской Античности еще продолжали создаваться скульптурные портреты. Портрет императора Аркадия (383-408 гг.) поражает своей красотой, но и неземной отвлеченностью.

Вот куда пришел в конце концов римский портрет, вот какой образ он родил, сам по себе став уже христианским искусством. Скульптура теперь уступает место живописи. Но великое наследие прежней культуры не отвергается, продолжая жить, служа новым целям и задачам. Христианский образ (икона) с одной стороны, родился из слов: “Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил” (Ин. 1: 18). С другой же стороны, он впитал в себя весь опыт предшествующего ему искусства, как мы увидели, давно уже мучительно искавшего истину, и наконец Ее нашедшего.

Но это уже совсем другая история не для этого рассказа…