Галлиполийское стояние
90 лет назад – 22 ноября 1920 года – несколько тысяч русских оказались выброшенными на голый берег неподалёку от маленького полуразрушенного греческого городка Галлиполи.
Кораблекрушение, которое стало причиной появления такого большого числа Робинзонов и Пятниц, скорее следует назвать Родинокрушением. Эти полуголодные, почти не имевшие денег и пожитков люди были остатками русской армии генерала Врангеля. 25 596 мужчин, 1153 женщины и 356 детей, не пожелавших сдаться на милость победителей-большевиков и ушедших в неизвестность на остатках черноморской эскадры. Подробности трагедии рассказал «АиФ» Алексей ГРИГОРЬЕВ, председатель Союза потомков галлиполийцев.
После землетрясения 1912 года, частых бомбардировок во время Первой мировой войны и стоянок разных армий Галлиполи был в плачевном состоянии. Потому в самом городке разместились только управление войск и небольшая часть офицерского состава – те, кто прибыл вместе с жёнами и детьми. Основная часть войска разбила лагерь километрах в шести от города.
Чернокожие Андрюши
Местные жители с опаской наблюдали за высадкой такого количества грязных, оборванных вооружённых людей. Вскоре эти опасения рассеялись. Прибывшие, едва устроившись, принялись за очистку города, ремонт старого, построенного ещё римлянами водопровода, починку канализации и других установок. Число русских в несколько раз превышало количество местных жителей. Но те вскоре почувствовали себя в безопасности. За всё время пребывания русских в Галлиполи был всего один случай разбоя: солдат ограбил и тяжело ранил галлиполийского зубного врача, но был арестован, судим и строго наказан. С греками, самой большой общиной города, отношения начались сразу благодаря митрополиту Константину, который предоставил возможность служить в единственной сохранившейся церкви. На Рождество греки устроили ёлку для детей с угощением и подарками. Турки присутствовали на всех парадах и церемониях русских. Переименовали главу галлиполийского русского войска генерала Кутепова в Кутеп-пашу. Доходило до того, что обращались к нему для разрешения споров между собой. И те и другие по мере возможности приютили русские семьи. Многообразия жителям кроме греков и турок, армян и евреев добавлял батальон сенегальских стрелков – 800 человек. Формально в городе был греческий префект, но фактически власть принадлежала французскому коменданту – командиру батальона этих темнокожих подданных европейского союзника. Сенегальцы – Серёжи и Андрюши, как их звали русские, – были милые, примитивные люди. Лишь французы относились к нашему войску настороженно, отказываясь называть русскую армию иначе как беженцами.
«Квартиры» семейных офицеров
Мечеть-казарма
Жили русские очень скромно. В одной комнате размещалось по нескольку семей. Те, кому помещений для
постоя не хватало, собственноручно копали землянки или возводили среди развалин лачуги из расколотых камней и полусгнивших брёвен. Юнкеров расселяли в самых неожиданных местах. Технический полк занял караван-сарай – многовековое здание со многими возникшими во время землетрясения трещинами в стенах. Слушатели Корниловского училища встали на постой в сильно повреждённой мечети. Рухнувшие ночью хоры убили 2 и ранили 52 юнкеров. Травмы тогда получили 4 офицера. Госпитали заняли наиболее сохранившиеся здания, большие палатки. Самым острым вопросом было питание.
Паёк, выдаваемый французами, едва достигал 2 тыс. калорий – очень мало для здоровых мужчин. Кстати, позже было подсчитано, что за 10 месяцев жизни в Галлиполи на питание русских французские власти потратили около 17 млн франков. Стоимость товаров, полученных от Врангеля в оплату властями союзников, составила 69 млн франков. Заработки были практически невозможны. Некоторые, уходя на
многие километры от Галлиполи, приносили на продажу дрова. Кто-то руками научился ловить осьминогов – русские сами их не ели, но продавали местным. Однажды греческий префект, будучи в гостях у генерала Кутепова, сказал: «Вот уже больше полугода русские живут в наших домах, питаются лишь тем, что получают в пайках, вокруг их домов безопасно бродят сотни кур и другой птицы. Уверяю вас, что всякая другая армия давно бы их съела». Повидав турок, немцев, англичан и французов, префект знал, о чём говорил.
Войска мучил тиф, им переболели 1676 человек, то есть чуть ли не каждый десятый русский. Только благодаря усилиям санитарного персонала смертность при этом не превышала 10%. Умер от тифа генерал Шифнер-Маркевич, который заразился, навещая больных. Вскоре к этой эпидемии добавилась малярия. Ведь почва под палаточным лагерем, едва начинался дождь, превращалась в болото. В периоды же засухи в палатки, несмотря на все превентивные меры, регулярно забирались скорпионы и ядовитые змеи. Несмотря на тяжесть условий проживания, на постоянный голод, повсеместно поддерживалась воинская дисциплина. Апатия, которая была следствием пережитой катастрофы, постепенно сменялась надеждой. Во многом этому способствовали регулярные спортивные состязания и парады. Особенно блестящим был парад в феврале – по случаю прибытия генерала Врангеля и в июле – по случаю освящения памятника на русском кладбище. Материалом для его постройки послужили камни, принесённые каждым русским, оказавшимся по воле рока в Галлиполи.
В августе 1921 г. начался вывод войск. Офицеры и юнкера разъезжались по миру… Но каждый уезжал, унося в сердце слова генерала Кутепова: «Закрылась история Галлиполи. И могу сказать, закрылась с честью. И помните: никакой труд не может быть унизителен, если работает русский офицер».
Источник: topwar.ru
Когда говорят о белоэмиграции, обычно представляют русского офицера, заливающего ностальгию водкой в ресторанах Парижа… Такое представление неверно. Чтобы добраться до Парижа, нужны были средства. А какие средства могли быть у фронтового офицера, получавшего нерегулярное жалованье деникинскими или врангелевскими бумажками? Париж с Верховным Советом Антанты, Верховным экономическим советом, Лигой Наций был в то время центром мировой политики. Поэтому он стал центром политической эмиграции.
Здесь обосновались обломки различных партий, течений, политических группировок. Стекались в «мировую столицу», издавна связанную с Россией, и другие эмигранты — но по мере возможностей. Гораздо больше русских оказалось в Германии — хотя бы потому, что жизнь там была дешевле, чем во Франции. Но и в Германии процент «настоящих» белогвардейцев был невелик. В основном здесь осели люди, выехавшие в 18-м, во время мира немцев с Совдепией, эвакуировавшиеся вместе с немцами или поляками. Берлин, Прага стали в какой-то мере «культурными» эмигрантскими центрами. Но разговор о судьбах двухмиллионной русской эмиграции — это уже другая обширная тема….
Когда огромная флотилия с войсками Врангеля и крымскими беженцами в ноябре 20 г.
ибыла в Константинополь, начались переговоры с французскими оккупационными властями об их дальнейшей судьбе. По настоянию Врангеля Русская армия, как организованная боевая сила, была сохранена. Ее чинами, согласно приказу главнокомандующего, оставались солдаты и офицеры.
Все иные считались беженцами, французы объявили, что тем из них, кто не претендует на помощь властей, обязуется жить на свои средства и готов дать в этом подписку, предоставляется свобода передвижения, остальные направлялись в специальные лагеря — в Турции, Греции, Сербии, на островах Эгейского архипелага. Эвакуированные разделялись.
Кто-то выплеснулся в Константинополе, других суда повезли в разные стороны. Русские корабли, захваченные в качестве залога «на покрытие расходов», французы перегнали в Бизерту (Тунис). Команды разместили там в лагерях, а корабли бесцельно простояли несколько лет в состоянии неопределенности.
А потом, когда Франция окончательно утвердила их своей собственностью, они оказались уже ни на что не годными — ведь с 17 года они не видели ни нормального ухода за собой, ни регламентных работ. И их продали на металлолом.
В Константинополе остался штаб главнокомандующего, ординарцы, конвой — 109 офицеров, 575 солдат и казаков. 1-й корпус Кутепова, в который сводились все регулярные части — 9363 офицера и 14 698 солдат, направлялся на полуостров Галлиполи (западный берег пролива Дарданеллы). Донской корпус Абрамова — 1977 офицеров и около 6 тыс. казаков, располагался в турецких селениях Чилингир, Санджак-Тепе, Кабакджа. Кубанский корпус Фостикова, около 300 офицеров и 2 тыс. казаков, был вывезен на остров Лемнос. При армии остались более двух тысяч женщин, 500 детей.
Конечно, в Константинополе русских офицеров было больше — и из предыдущих волн эвакуации, и из окончательной, крымской. Кто-то из них никогда не был связан с Белым Движением, кто-то решил порвать эту связь, перейдя на положение неорганизованных беженцев. Не всех таких офицеров можно было принимать буквально — многие русские становились «полковниками» и «капитанами», лишь бы увеличить шансы как-то пристроиться. Скажем, разве турку на вокзале не лестно, что его чемоданы несет русский полковник?
Точно так же как любая русская женщина, пошедшая на панель, становилась «княжной». Среди офицеров, отошедших от армии, возникали свои «союзы», «лиги», «центры», играющие в политику, в заговоры — что чаще всего выражалось в поисках покровителей, которые выделили бы организации средства к существованию.
Вокруг армии и беженства крутились шпионы всех мастей, аферисты, вербовщики. Французы вовсю набирали волонтеров в Иностранный легион для войны в Алжире. Находились благодетели, вербовавшие желающих ехать в Бразилию, обещая авансы, средства на проезд и земельные участки — что на самом деле оборачивалось рабским трудом на кофейных плантациях. Большевистская агентура тут же принялась внедрять возвращенческие настроения. Все факторы работали на нее — душевный упадок, ностальгия, жалкие условия существования. А информация о том, что в это время творилось в Крыму, за границу не проникала. Если и доходили какие-то слухи, то уж больно неправдоподобными выглядели сами масштабы зверств.
От подобных разлагающих влияний и старалось уберечь армию белое командование. Уберечь, как единое целое, от разброда и распада. Ведь пока сохранялась армия, Белое Движение еще не было побеждено. Еще жила идея возрождения прежней России. Еще оставалась надежда вернуться на Родину с оружием в руках и возобновить борьбу. Нельзя сказать, чтобы союзники гостеприимно встретили людей, столько раз выручавших их в годы мировой войны и спасавших Европу от нашествия большевиков.
Правда, пайки поначалу установили сносные, на 2 франка в день — 500 г. хлеба, 250 г. второсортных консервов, крупа, немного картофеля, жиры, соль, сахар, чай. Зато условия размещения оказались отвратительными. На Лемносе у кубанцев — лагеря, палатки под зимними ветрами, недостаток пресной воды.
Положение донцов по сравнению с другими частями считалось «удовлетворительным». Казаки разместились в овчарнях, бараках и землянках, штаб корпуса — на станции Хадем-Киой, приемная ген. Абрамова находилась в местной кофейне. Инициативой казаков и усилиями командования вскоре было организовано обучение ремеслам, охота, открыты курсы для офицеров, самодеятельный театр.
На полуострове Галлиполи, куда отправили основную часть белогвардейцев, некогда турки держали пленных запорожцев.
геря для русских пленных располагались там и во время войны 1853— 1855 гг. Это, пожалуй, говорит само за себя. В 1915 г. во время Дарданелльской операции на полуострове происходила высадка англо-французского десанта при поддержке корабельной артиллерии, поэтому крохотный городишко Галлиполи был полуразрушен. Он смог вместить в себя, включая и развалины, едва ли четверть корпуса — штаб, лазареты, части обеспечения, женщин и детей.
А основная масса войск располагалась в 7 км от города по берегам речушки в Долине Роз — где никакими розами давно уже не пахло. Русские окрестили ее по-своему — Голое поле. Под непрекращающимся холодным дождем выгружались с кораблей, трое суток ставили выданные французами палатки. Кроме чахлого кустарника на холмах, не было даже топлива, чтобы просушить одежду и обогреться.
В этих условиях Кутепову приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы армия не утратила окончательно своего духа и осталась армией. Он провел реорганизацию, переформировал части, сводя воедино остатки прежних полков и команд. Укрупненные таким образом полки объединил в новые дивизии, начальниками которых стали генералы Витковский, Туркул, Скоблин, Барбович. Военный лагерь было приказано организовать по уставным правилам — наладить несение службы суточным нарядом, выставить караулы. Как в дореволюционное время, возобновлялись регулярные занятия строевой и боевой подготовкой, словесностью и законом Божьим.
Свободное время Кутепов требовал занять работой по благоустройству лагеря — сделать грибки для часовых, выровнять линейки, соорудить въезд в лагерь, полковые вензеля, навесы для знамен, из подручных материалов, кустарника и тростника, плести койки, собирать морскую траву на циновки и матрацы. Для поддержания дисциплины и порядка в полках восстанавливались офицерские суды чести. Действовали и военно-полевые суды.
Этими мерами, которые скептики расценивали как «солдафонские» и «дубовые», Кутепов достиг результата — армия не развалилась и не разложилась. Она постепенно выходила из состояния шока, возрождались ее внутреннее единство и боевой дух. В условиях лишений, оторванности от родины, унижения возникал некий микрокосм прежней армии, прежней России. Галлиполийский корпус стал понемногу оживать. Сооружалась церковь с иконостасом из одеял, лампадами из консервных банок и звонницей из снарядных гильз. Начали работать мастерские по починке одежды и обуви. Была отлажена гарнизонная и патрульная служба.
Частям предписывалось соблюдение своих полковых праздников, проведение смотров и парадов. Запрещалась нецензурная брань, «порожденная разгулом войны». За продажу (или пропой) оружия, чему вначале были примеры, военно-полевой суд стал выносить смертные приговоры. В частях стали выпускать рукописные журналы и газеты, организовалась фехтовально-гимнастическая школа. Был выработан даже дуэльный кодекс.
Приказ Кутепова по этому поводу, утвержденный Врангелем, гласил: «Признавая воспитательное значение поединков, укрепляющих в офицерах сознание высокого достоинства носимого ими звания, для поддержания воинской дисциплины и укрепления моральных основ приказываю всем судам чести прибегать к поединкам во всех случаях, когда это окажется необходимым».
r /> Поединки не очень поощрялись, но и не запрещались. Только ни дуэльных пистолетов, ни шпаг не было, да и офицеры за время гражданской привыкли к другому оружию. И в Галлиполи, когда оказывалась оскорбленной чья-то честь, традиционными стали такие смертоносные поединки, как дуэль на винтовках или фехтование в штыковом бою.
Врангель смог приехать в Галлиполи только 22 декабря. Посетил он и лагерь кубанцев на Лемносе. Выступил перед войсками, принял парады, побеседовал с командованием и вновь вернулся в Константинополь, где обосновался на последнем русском корабле — яхте «Лукулл». Из военачальника он вынужден был превращаться в политика и дипломата, вертеться в клубках интриг, хитросплетений политической конъюнктуры, вести постоянные переговоры с союзниками, изыскивать полезные контакты. Борьбу за армию приходилось начинать не только с иностранцами, но и со своими, русскими.
На Врангеля давило и левое, и правое крыло эмиграции. Одни добивались «демократизации» армии, другие, наоборот, обвиняли главнокомандующего в «либерализме». Сразу несколько политических группировок, претендующих на роль «правительств в изгнании», старались взять армию под свой контроль (не предлагая при этом какой-либо реальной помощи).
Врангель заявлял относительно этих организаций: «Я за власть не цепляюсь. Но пройдя через горнило бедствий, потоки крови, через Временное правительство, всякие комитеты… они хотят теперь снова повторить тяжелые ошибки прошлого… Передавать армию в руки каких-то комитетов я не имею нравственного права, и на это я никогда не пойду. Мы должны всемерно сохранять то знамя, которое вынесли. Разве может даже идти речь о том, чтобы армия находилась в зависимости от комитетов, выдвинутых совещанием учредиловцев, в рядах которых находятся Милюков, Керенский, Минор и присные, именно те, которые уничтожили, опозорили армию, кто, несмотря на все уроки, до сего времени продолжают вести против нее войну».
Штабы Врангеля и Кутепова все еще пробовали разрабатывать планы каких-то операций. О высадке в Грузии, переводе на Дальний Восток. Устанавливались контакты с Савинковым, Перемыкиным и Булак-Балаховичем, обосновавшимися со своими отрядами в Польше. Рост оптимистических надежд на будущее вызывали крестьянские восстания на Тамбовщине, Украине, в Сибири.
Белое командование даже стало готовить для переброски в Россию летучие отряды из лучших офицеров-добровольцев, которые смогли бы добраться до восставших районов и стать центрами организации антибольшевистской борьбы. Но сухопутные дороги в Россию были блокированы войсками Кемаля и фронтами турецкой гражданской войны. Возможность морских десантов целиком зависела от союзников, которые не проявляли в этом плане ни малейшей заинтересованности. А перевозка на Дальний Восток стоила слишком дорого…
К 1921 г. международное положение складывалось далеко не в пользу белогвардейцев. Англичане подозрительно относились к присутствию русского войска у Дарданелл, традиционно опасаясь за свои сферы влияния на Ближнем Востоке. Приближения к ним никаких «очагов напряженности» они не желали. К тому же они вовсю развивали работу по началу торговли с Советской Россией, готовился обмен делегациями и подписание торгового соглашения. Для этих целей армия Врангеля, застрявшая в Турции, была лишь помехой. Менялась и политика Франции. Она теперь тоже заявляла, что склонна разрешить торговые соглашения с большевиками.
С меркантильной точки зрения у нее оставалась какая-то надежда получить старые российские долги от Совдепии, но никак не от Врангеля. А в военно-политическом плане, вместо прежней континентальной союзницы — России, Франция пыталась обрести поддержку в союзах малых государств и делала ставку на Польшу, Румынию, Латвию, Эстонию. Но их благополучие целиком зависело от мира с Совдепией. Италия и Греция боялись пребывания 35-тысячного русского контингента вблизи своих границ.
Контингента непонятного — армии без государства, не подчиненной ни одному из существующих правительств и слушающейся лишь своего главнокомандующего. Кто знает, против кого ей вздумается повернуть штыки? Перейти на сторону Кемаля, двинуться напролом через границы в Россию или выкинуть еще какую-нибудь штуку?
Тем более что это были не просто 35 тысяч солдат и офицеров, а отборные воины, закаленные в двух войнах, прошедшие огонь и воду, умеющие доходить до пределов самоотверженности и драться с десятикратно превосходящим противником — многие из них более шести лет не выходили из боев. Врангель считал преступным сводить на нет такую силу. Но Европа считала опасным ее сохранение. Русская армия оказалась никому не нужна. Она всем мешала. Вскоре последовали конкретные шаги.
Уже в конце 20 г. Франция сочла свои союзные обязательства исчерпанными эвакуацией (купленной ценой флота) и решила избавиться от обузы, которой стали для нее белогвардейцы. От Врангеля все настойчивее требовали, во-первых, разоружить армию, а во-вторых, сложить с себя командование и распустить войска, переведя их на положение гражданских беженцев. Он категорически отказывался. Лишить армию довольствия французские оккупационные власти боялись — кто знает, какой взрыв способны учинить эти русские? Они старались закручивать гайки постепенно, уменьшая продовольственные пайки и довольно ехидно предлагая восполнить разницу «за счет средств главнокомандующего».
Средств у главнокомандующего не было никаких. И борьба за армию приняла еще одно направление — поиска денег. С протянутой рукой представители Врангеля обращались к состоятельным гражданам, сумевшим сохранить капиталы, к правительствам и общественным организациям. Дорог был каждый франк, доллар и фунт, которые позволили бы лишний день пропитать какое-то количество белогвардейцев. Огромные суммы имелись в распоряжении русских посольств за рубежом. Но расставаться с ними дипломаты не спешили. Они образовали Совет послов, который вел собственную политику, а о деньгах уклончиво отвечали, что они принадлежат «законному правительству России». Ну а какое правительство считать законным, послы намерены были решать сами.
Кое-какую поддержку оказала американская администрация помощи АРА, открывшая в лагерях свои продовольственные пункты и начав поставлять хлеб, молоко, одеяла — из которых белогвардейцы стали шить себе одежду. Струве и Бернацкий пытались вести в Париже переговоры с правительствами Антанты, но безрезультатные. Вдобавок ко всему их голоса глушились другими эмигрантскими кругами. Левые кадеты и социалисты готовили здесь сбор нового «Учредительного Собрания», заседал тот же Совет послов. Между тем отношения с французами обострялись.
Их начальник штаба в Константинополе ген. Депре стал пытаться распоряжаться русскими войсками, минуя Врангеля. В лагерях была учреждена должность французских «командующих», которым подчинялись русские коменданты. Такой «командующий» в Галлиполи от лица оккупационных властей потребовал сдать оружие. Врангель выступил с протестом, угрожая непредсказуемыми последствиями, которые может вызвать такой шаг, и французы уступили.
По поручению Верховного комиссара Франции ген. Пелле Врангеля посетил адмирал де Бон, предложив ему сложить с себя звание главнокомандующего, дабы успокоить общественное мнение. Врангель ответил: «Я буду оставаться на своем посту до той поры, пока не удалят меня силой, и буду употреблять все свое влияние для того, чтобы задержать русских от гибельного шага — переселения в Бразилию или возвращения в Совдепию».
Союзники стали запрещать рассылку по лагерям приказов Врангеля, его выезды из Константинополя. И принялись направлять в лагеря своих офицеров для опроса белогвардейцев, желающих выйти на положение беженцев. Попутно разъясняли, что русские сейчас вовсе не обязаны оставаться в подчинении своих начальников, что они вольны вернуться на родину или остаться на чужбине, бросив армию.
Серьезного успеха подобная агитация не имела. Армия продолжала держаться даже в обстановке жестоких лишений. Люди не имели возможности помыться и бороться со вшами, имелись смертные случаи от тифа и холеры. Ходили во фронтовых обносках или самодельных одеяниях. Постоянное сокращение пайков обрекало армию на полуголодное существование. Попробовали создать рыболовецкую команду, но уловы в здешних местах были бедными, да и то половину приходилось отдавать турецким владельцам сетей и лодок.
Другие команды ходили за десятки километров за топливом. Под носом французских часовых воровали со складов на дрова немецкие снарядные ящики, а то и снаряды — их разряжали и продавали порох местным охотникам. Кто-то действительно не выдерживал такой жизни и бежал — нанимаясь к Кемалю, записываясь в Иностранный легион, вербуясь в Бразилию или возвращаясь в Россию.
30 офицеров решили с оружием пробиваться в славянские страны. В местечке Бу-лаир их попытался задержать отряд греческой жандармерии, но они атакой рассеяли греков. Те через своего префекта сообщили по телефону в Галлиполи Кутепову. Пока офицеры праздновали победу в местном кабачке, подошел высланный из лагеря патрульный наряд и арестовал их.
Но большая часть армии стойко переносила все невзгоды. А к весне, с наступлением тепла, она вообще стала оживать. Пошли на убыль болезни — люди избавлялись от насекомых, смогли купаться в море и речушках. Благотворно сказывался и отдых от войны. Стал оживать и сам по себе заброшенный Галлиполи. Сюда, как к уголку России, пусть суррогатному, неполноценному, потянулась часть неорганизованных беженцев из Константинополя. Из мужчин, желающих поступить или вернуться в армию, был даже сформирован «беженский батальон».
Вокруг внезапно возникшего воинского поселения собиралась и другая публика. Съезжались греки, армяне, турки, открывающие грошовые лавчонки, кабачки и трактирчики для тех, у кого каким-то образом завелись деньги. К такой толпе изголодавшихся мужчин двинулись второразрядные константинопольские проститутки. По вечерам набережная, которую окрестили «Невским проспектом Туретчины», переполнялась гуляющей публикой. Особенно оживлялся городок в воскресенье, когда пароход привозил продовольствие, газеты, почту. Играли полковые оркестры.
Были сооружены 7 церквей. Открылась гимназия, кадетские корпуса, функционировал самодеятельный театрик, периодически наезжали и артисты-эмигранты из Константинополя, в том числе знаменитости. Организовывалась рукописная печать, различные клубы.
Но к весне донельзя ухудшились и отношения с французскими властями. Стало доходить до конфликтных ситуаций. Командующий оккупационными войсками ген. Шарпи принял решение о переводе донцов из Чаталджи, где они немножко обустроились, в гораздо более худшие условия на о. Лемнос. Это вызвало возмущение. Казаки лопатами и кольями разогнали сенегальских стрелков, прибывших для их усмирения и переселения. Были раненые. Лишь после распоряжения Врангеля, призвавшего донцов успокоиться, инцидент удалось погасить, и перевод состоялся. Участились конфликты русских с французскими патрулями.
В самом Константинополе в день праздника Конной гвардии, когда главнокомандующий устроил торжественный развод караулов в русском посольстве и консульстве, а юнкера прошли с оркестром по улице, это вызвало переполох властей. Врангель получил приказ Пелле разоружить конвой и штабных ординарцев, но выполнить его отказался. Тогда Пелле приказал очистить здание посольства от всех военных учреждений, а Врангелю предписал выехать из Турции. Главнокомандующий выразил желание попрощаться с войсками в Галлиполи и на Лемносе. Во избежание эксцессов ему запретили. Разрешили лишь обратиться к войскам с письменным посланием, текст которого подлежал согласованию с французами.
Врангель стал тянуть время, делая заявления в газетах с намеками на непредсказуемые действия армии. В Галлиполи пошли слухи о его аресте. Раздались призывы идти с оружием на Константинополь выручать его. Напуганные союзники кинулись к Врангелю, и он успокоил войска своим приказом. Распоряжение о высылке из Турции пришлось спустить на тормозах.
Вскоре ген. Шарпи отдал новый приказ русским частям сдать оружие. Кутепов, ознакомившись с ним, заявил: «Пусть приходят и отнимают силой». Французы, указывая на непосильность расходов по содержанию Русской армии, недвусмысленно намекнули на прекращение снабжения. В ответ Кутепов усиленно занялся смотрами и парадами. Союзники встревожились, не собираются ли русские идти на Константинополь? Кутепов «успокоил» их, что нет, «это просто очередные занятия на случай, если армии придется походным порядком пробиваться в Сербию».
Тогда оккупационное командование очередной раз сократило паек и попробовало воздействовать демонстрацией силы. К Галлиполи подошла мощная эскадра из 2 линкоров, 3 крейсеров, миноносцев и транспортных судов с пехотой. На запрос русских французский комендант позволил себе «пошутить», что у них проводятся маневры: «Завтра будет высажен десант, который начнет операцию с целью овладения городом».
Кутепов ответил своей «шуткой»: «По странному совпадению завтра назначены и маневры всех частей моего корпуса по овладению перешейком полуострова».
Ночью эскадра убралась от Галлиполи — от греха подальше.
Источник: y4astkoviu.livejournal.com
Галлиполи
НА РОДИНУ
ЛАГЕРНАЯ ЖИЗНЬ
Хотя и на пустой желудок, но с появлением построенной нашими инженерами узкоколейки приведение лагерной жизни в порядок пошло ускоренным темпом. Было подобрано и использовано нами все брошенное после войны турками и союзниками. Несмотря на невыносимую тесноту в палатках, было приказано построить сплошные кровати, чтобы не спать на земле. Кустарники и леса в горах сильно пострадали от этого. Несмотря на все эти препятствия, жизнь нашего полка, как и всего корпуса, приняла вид опрятного лагеря. Перед передней линейкой полка была построена «знаменная будка», где помещались; наше Черно-Красное Знамя, врученное полку в первую великую войну, в 1917 году, самим Генералом Корниловым; Георгиевское Знамя бывшего Георгиевского батальона при Ставке Верховного Главнокомандующего в великую войну; Знамя 75-го пехотного Севастопольского полка, Знамя 133-го пехотного Симферопольского полка; Николаевское Знамя 1-го Корниловского Ударного полка; Николаевское Знамя 2-го Корниловского Ударного полка; Николаевское Знамя 3-го Корниловского Ударного полка и флаг Корниловской Ударной дивизии (см, фотографию).
Все это в основном было исполнением приказов генерала Врангеля и генерала Кутепова.
Приказ генерала Кутепова при высадке
«Для поддержания на должной высоте доброго имени и славы русского офицера и солдата, что особенно необходимо на чужой земле, приказываю начальникам всех степеней строго следить за выполнением всех требований дисциплины. Вверенный мне корпус должен быть образцовым в войсках Русской Армии и пользоваться тем же уважением иностранцев, каким пользовалась Русская Армия».
Приказ генерала Врангеля от 1 декабря 1920 г.
«По устройстве войск на новых местах главной заботой начальников всех степеней должно быть создание прочного внутреннего порядка во вверенных им частях. Дисциплина в Армии и на Флоте должна быть поставлена на ту высоту, какая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее должно быть быстрое и правильное отправление правосудия».
Указанная генералом Врангелем цель: «Русская Армия должна продолжать борьбу за освобождение РОССИИ» являлась как бы завершением всех мер воспитания корпуса в Галлиполи.
Для проведения всего намеченного в жизнь, в Галлиполи было: 6 военных училищ и 14 офицерских школ. Добавочно к этому было создано несколько общеобразовательных курсов, чтобы дать молодым возможность пополнить свое специальное военное и общее образование и приобрести другие знания. Для детей была образована гимназия имени генерала Врангеля, в которой учились 159 мальчиков и 49 девочек. В полках продолжали функционировать Суды Чести, для солдат в Корниловском Ударном полку была создана учебная команда начальником которой был назначен полковник Будилович.
Отношение Армии к Главнокомандующему
Разрешение этого вопроса зависело от признания страны, давшей нашему флоту право пользоваться ее флагом. Таковой была Франция. Из вышеизложенного мы видели, что все ее усилия сводились к скорейшему распылению нашей Армии мерами, далекими от взаимных дружеских отношений, существовавших до прихода у нас к власти большевиков Ленина. Генерал Врангель все свои усилия направлял к признанию нас Армией. Для этого он должен был доказать преданность ему Русской Армии. С этой целью был намечен приезд генерала Врангеля, который и прибыл в Галлиполи 18 декабря на броненосном крейсере «Прованс» вместе с французским адмиралом де Бон. Почетный караул, выставленный на пристани в Галлиполи из чернокожих, подтверждал как будто слухи о признании нас Армией, и это создало в нас чувство исключительного напряжения. В таком состоянии напряженности и произошла первая встреча Главнокомандующего со своими войсками. Генерал Врангель, которого все привыкли видеть в серой черкеске, был в Корниловской форме и казался переутомленным. Чувствовалось, что эта встреча волновала и его, привыкшего в самые тяжелые минуты сохранять спокойствие. Войска к этому времени уже приобрели строевой вид, хотя и пестрели в сборных одеждах. В ответах Главнокомандующему чувствовалось, что прежняя связь не только не утеряна, но укрепилась еще сильнее. При такой напряженности генерал Врангель обращается к войскам: «Вы исполнили свой долг до конца, — сказал он, — и не ваша вина, что мы уступили превосходящему силой врагу. Виноват в этом мир, который нас не поддержал. Вам — мой низкий поклон! Я не хотел ехать к вам до тех пор, пока не выяснится наше положение и три дня тому назад я получил сообщение, что до тех пор пока мы снова сможем вступить в борьбу, мы, как Армия, сохраняем свой состав и организацию. Дайте же мне, вашему ходатаю перед иностранными державами и такому же изгнаннику, как и вы, право говорить от вашего имени. Сплотитесь, чтобы я знал, что все это — выражение вашей воли…» Эта речь, произнесенная в присутствии адмирала де Бон, произвела колоссальное впечатление. Всем стало ясно, что только благодаря исключительной преданности Армии и напряжению всей воли Главнокомандующего, Армия оказалась признанной с сохранением своего лица.
Войска восторженно провожали своего Главнокомандующего. Однако и здесь судьба оказалась жестока к Русской Армии: смена кабинета Лейга и вступление Бриана на пост премьер-министра Франции ознаменовались прямым поворотом прежней политики. Армия стала рассматриваться как сборище простых беженцев. Открыто подчеркивалось, что политическое значение «крымской авантюры» кончилось и на очереди стоит вопрос о материальном устройстве этих людей, «сидящих на французским пайке».
Несправедливость этого политического и экономического заключения нашего бывшего союзника настолько очевидна в сравнении с действительностью того времени, что и спустя 50 лет звучит незаслуженной ненавистью со стороны представителя Франции, забывшего нашу жертву в победе над нашим общим врагом.
Все эти перемены быстро передавались в Армии, Между Главнокомандующим, с одной стороны, и генералом Шарпи и верховным комиссаром Франции Пелле, с другой, началась резкая переписка, в которой генерал Врангель проявил исключительное достоинство и мужество. В сознании солдат он стал уже не только ходатаем и представителем, он становился уже заложником во вражеском стане, заложником, который не сгибался и гордо отражал все удары во имя сохранения Чести и достоинства Армии. И это новое настроение было проявлено во второй приезд Главнокомандующего, 15 февраля, и вылилось в настоящий триумф. Создавшееся положение не вызвало ни разочарования, ни охлаждения. Был холодный день, все небо было покрыто тучами, каждую минуту мог пойти дождь. И в тот самый момент, когда Главнокомандующий сошел с автомобиля, тучи разорвались и яркое солнце осветило всю равнину. Это совпадение еще более усилило и обострило общее чувство. Многие солдаты и офицеры не могли сдержать своего нервного напряжения, многие плакали. Это был настоящий
ТРИУМФ.
Речь Главнокомандующего не открыла новых горизонтов. Резко охарактеризовав собравшихся в Париже «учредиловцев», указав на друзей, «которые уверяли нас в своей любви во время наших побед, а теперь отвернулись от нас», сказав об объединении парламентских деятелей, поддерживающих его, генерал Врангель перешел к самой главной части своей речи: что же ожидает Армию?
«Как это солнце прорвалось сквозь темные тучи, — почти кричал он, — так осветит оно и нашу РОССИЮ… Не пройдет и трех месяцев, как те, которые нами пренебрегают, попросят сами помочь им… И я поведу вас вперед, в РОССИЮ… Держитесь!..»
После отъезда генерала Врангеля атаки против Армии усилились, и период борьбы нотами сменился борьбой действиями. Были предприняты все меры для распыления и разложения Армии, вплоть до провокационных воззваний о неповиновении начальникам. Эти действия сопровождались уменьшением пайка, почти ежедневными уколами по самолюбию и завершились требованием, предъявленным Главнокомандующему сложить свои полномочия. Французы нашли, что наибольшим препятствием к достижению их целей является сама личность Главнокомандующего. Генерал Врангель ответил категорическим отказом и заявил, что только физическое лишение свободы оторвет его от Армии. Арестовать его французы не посмели.
В декабре прибыл в Галлиполи новый французский комендант, подполковник Томассен, с новыми инструкциями от командира французского оккупационного корпуса. Комендант пригласил к себе в управление генерала Витковского, временно заменявшего генерала Кутепова, серьезно заболевшего, и предъявил ему требования: «Русская Армия больше не является Армией, а лишь беженцами; генерал Врангель — простой беженец; в Галлиполи никакого корпуса нет, и поэтому он приказывает сдать ему все имеющееся оружие». На это генерал Витковский ему ответил: «Русская Армия и после эвакуации осталась Армией, генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий, в Галлиполи расположены не беженцы, а войска, а на него генерал Витковский смотрит как на офицера союзной Армии и коменданта соседнего гарнизона». Подполковник Томассен заявил тогда, что он примет суровые меры, и пригрозил генералу Витковскому арестом. На это генерал Витковский ответил, что русские войска поступят так, как он им прикажет, и ушел. По возвращении в штаб генерал Витковский приказал принять меры на случай тревоги. Казармы французского гарнизона (сенегальцы) оплелись проволокой.
Так продолжалось до праздника Рождества Христова, когда во время богослужения в церковь пришел подполковник Томассен с чинами своего штаба и после окончания службы поздравил генерала Витковского с праздником. Французы признали силу и решимость нашу и ничего не предприняли. Но, несмотря на это примирение, началось сокращение пайка и жалобы французов на то, что довольствие наше обходится им в 40 миллионов франков в месяц. А насколько это правильно, читатель может судить по подсчету, приведенному в статье «Снабжение корпуса».
В то же время, наружно, местное французское командование сохраняло корректное отношение к русским властям.
Учитывая все вышеописанное, генерал Врангель искал выхода из создавшегося положения, и таким выходом оказался переезд Армии в славянские страны.
Церковный вопрос
В Галлиполи церковь явилась желанием русского воинства сохранить свой нравственный образ и тем выразить сбой протест против насилия. Первая служба была совершена нашим духовенством в греческом храме, предоставленном местным митрополитом. В записях того времени отмечено, что пел лучший в корпусе хор Корниловского Ударного полка, регентом которого был капитан Игнатьев, Симеон Димитриевич. Греческий митрополит не только предоставил свой храм для богослужений, но и сам призывал своих прихожан оказывать нам помощь. Одинаково дружелюбно относилось к нам и местное армянское духовенство. Затем стали строиться и полковые церкви и в лагерях. Из готового материала для них были только бараки, а все остальное делалось самым примитивным способом из консервных банок, Богослужебные книги и иконы писались и рисовались на местах. Так, икона Божией Матери в церкви Корниловского Ударного полка написана сестрой милосердия Левитовой.
Подчеркивается, что в деле устройства храмов необыкновенно ярко проявилась вся религиозность русского человека. В самом городе в большие праздники войска принимали участие в крестном ходе «выноса плащаницы» и других, что усиливало торжественность. Так, в Пасхальную ночь вокруг греческого храма собралось греков, армян и русских войск около 20 тысяч человек. Вообще, объединение православных церквей благотворно отразилось на жизни русских в Галлиполи.
Кладбища
Первых двух скончавшихся ударников мы похоронили около правого фланга нашего лагеря. После похорон 27 чинов других частей на гречес-
ком и армянском кладбищах был куплен свой участок для корпуса, около города. Участок был приведен в порядок и было приступлено к постройке памятника по проекту подпоручика Н. Н. Акатьева. По этому случаю последовал приказ по 1-му армейскому корпусу за № 234, от 20 апреля 1921 года. § 1-й которого гласил:
«Русские воины, офицеры и солдаты! Скоро исполняется полгода нашего пребывания в Галлиполи. За это время многие наши братья, не выдержав тяжелых условий эвакуации и жизни на чужбине, нашли здесь временную кончину. Для достойного увековечения их памяти воздвигнем памятник на нашем кладбище… Воскресим обычай седой старины, когда каждый из оставшихся в живых воинов приносил в своем шлеме земли на братскую могилу, где вырастал величественный курган. Пусть каждый из нас внесет свой посильный труд в это дорогое нам и святое дело и принесет к месту постройки хоть один камень. И пусть курган, созданный нами у берегов Дарданелл, на долгие годы сохраняет перед лицом всего мира память о русских героях…»
16 июля 1921 года состоялось открытие и освящение памятника с большим торжеством в жизни корпуса. Выдалось яркое солнечное утро, почти весь корпус собрался у кладбища. Со Знаменами и оркестрами окружили его части войск, участвующие в параде. В ограде — духовенство, почетные гости: местные французские и греческие власти, представители населения, дамы и дети. Во время богослужения протоиерей Миляновский произнес прочувственную речь, сказав: «Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте: оно свято, ибо здесь лежат русские воины, любившие Родину и до конца стоявшие за Честь ее…» За этим он просил власть имущих сделать так, чтобы этот клочок земли был русским и чтобы здесь всегда реял бы русский флаг. Перед окроплением святой водой с памятника был снят покров, трубачи заиграли «Коль славен», и тяжелая громада, вместившая в себе все двадцать тысяч принесенных камней, поднялась над кладбищем, сверкая белизной мраморного фронтона с надписью на русском, французском, турецком и греческом языках: «Упокой, Господи, души усопших! 1-й корпус Русской Армии своим братьям-воинам, за Честь Родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920 и 1921 и в 1854-1855 гг., и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену». Затем акт об этом был передан мэру города с просьбой принять памятник на свое попечение. Присутствовавший среди гостей французский комендант сказал: «Я горд, что мне удалось сегодня отдать воинскую честь доблестным павшим солдатам дружественной Армии». Мусульманский муфтий сказал: «Для магометан всякая гробница священна, но гробница воина, сражавшегося за свое Отечество, особо священна, какой бы веры ни был этот воин». После возложения венков войска прошли церемониальным маршем перед теми, кто уже не увидит Родины.
Всего на этом кладбище погребено 255 человек. Над умершими до этого в лагере пехотной и кавалерийской дивизий были поставлены свои памятники, фотографии которых здесь и приводятся.
Впоследствии на большом кладбище происходили торжественные возложения венков, присланных от Королевы Эллинов, от Великой Княгини Елены Владимировны, от Главнокомандующего, от В. З. С. и Б. С. Г. и т. д.
Список чинов Корниловского Ударного полка, похороненных на большом кладбище: могила № 10 — поручик Акрашев, Иван Ефимович, № 30 — поручик Булава, № 21 — вольноопределяющийся Богутский, Михаил Трофимович, № 76 — подпоручик Денисов, Константин Яковлевич, № 105 — подпоручик Иванов, Иван Федорович, № 108 — Ивашкевич, Никанор Михайлович. Омской губернии, № 113 — Калашникова, Варвара Васильевна, жена капитана Калашникова, № 127 — ударник Клементьев, Василий
Васильевич, № 148 — младший унтер-офицер Кузьминов, Михаил, № 130 — поручик Мельник, Иван Агапьевич, № 225 — ударник Петренко, Павел Иванович, № 245 — поручик Рицк, Владимир Михайлович, № 252 — ударник Русин, Николай Матвеевич, Тобольской губернии, № 273 — корнет Соболев, Валентин Федорович, № 276 — капитан Стебельский, Борис Владимирович, № 278 — капитан Стрепков, Всеволод, № 330 — поручик Скляревский, Иван Андреевич. Всего — 17 человек.
Общественная жизнь
При корпусе были созданы профессиональные кружки, в которых к концу пребывания в Галлиполи было 2.000 человек: Общество офицеров Генерального штаба — 50, союз инженеров — 33, союз участников 1-го Кубанского Генерала Корнилова похода — 253, союз Кавалеров Ордена Св. Георгия Победоносца — 385.
Тогда же возникло и Общество Галлиполийцев. Его задача: поддержать в дальнейшем единение тех, кто был тогда в Галлиполи. 27 сентября 1921 года состоялось первое собрание, положившее начало Общества. На съезде был выбран Совет Общества, почетным председателем Общества был избран генерал Врангель, почетным председателем Совета Общества — генерал Кутепов.
Художественная деятельность
Она проявилась в украшении церквей иконами, собраний портретами генералов Корнилова, Алексеева, Деникина, Врангеля и других. Передние линейки в полках украсились стойками для Знамен, перед которыми были изящно выложены из камней эмблемы полков.
Из литературного творчества особо популярной была «Устная газета», заменявшая информацию. К августу были даже журналы: «Огни», Корниловского Ударного полка, «Шакал», Марковского, «Луч», Теле-Радио отдела, «Сергиевец», Сергиевского артиллерийского училища, «Веселые бомбы», Дроздовского артиллерийского дивизиона, «Константиновец», «Изгой», Марковского артиллерийского дивизиона и другие,
Театры
Их было два: корпусный, в городе, и другой, в лагере. Помимо этого, были меньших размеров и полковые театры, которые были даже более популярными, так как в них играли СВОИ. В нашем полку гвоздем были: прекрасный хор капитана Игнатьева, артистка Плевицкая и оркестр. Так, в сохранившейся печати отмечается: «Лучшими из хоров были Корниловский и Алексеевский». Первым русским концертом в Галлиполи был концерт хора Корниловского Ударного полка, устроенный им на третий день по прибытии в Галлиполи, в армянской церкви. Сначала было исполнено «Отче наш» (музыка Чайковского) на греческом языке. Потом хор стал петь в греческой церкви на их языке. Прекрасное исполнение произведений русских церковных композиторов в переводе песнопений на родной их язык привлекло много греков исключительно для того, чтобы послушать пение. Хор давал концерты в греческой церкви, армянской школе и в греческом клубе. Концерты всякий раз проходили с большим успехом, привлекая местное население, главным образом греков. С таким же успехом играл и духовой оркестр Корниловского Ударного полка под управлением капельмейстера Вейнера.
Лилась по Галлиполи и русская песня. Наибольшее развитие получили русские патриотические песни. Так, Корниловцы после молитвы вечером пели свой гимн-марш:
Написан капитаном Кривошеевым в 1918 в году.
Очень популярен у Корниловцев и «Призыв» того же автора, который они поют в походах. Мотив очень ритмичен и тоже скомпанован в полку.
Призыв
Студенческая песнь
***
СПОРТ
Выкованный годами непрерывной борьбы дух Армии не мог примириться с вынужденным бездельем и настоятельно искал выхода из создавшегося положения и находил его в спорте.
Обучающими спорту были офицеры-инструктора, окончившие в Петербурге Главную гимнастическо-фехтовальную школу. Особо популярными были выступления футбольных команд, города и лагеря. Всего в корпусе было 23 футбольные команды. Были моменты, когда весь корпус был увлечен игрой в футбол. 30 марта состоялся розыгрыш кубка 1-го корпуса, первенство которого долго оспаривалось, и в конце мая его выиграла команда Корниловского Ударного полка под командой поручика Рыбалко. Но затем «общая сборная» команда победила Корниловцев.
Отношение жителей
На первом месте по симпатиям к нам были наши единоверцы-греки. Местный митрополит и вообще греческое население сделали для нас много хорошего. Ими были предоставлены нам церкви, помещения для лазаретов и частные квартиры.
Турки, несмотря на их положение побежденных, тоже встретили нас по-братски, и это было не только со стороны живших в городе, но и в окрестностях. В дни приезда генерала Врангеля в Галлиполи они встретили его поднесением «дастархана», что делается у них только в отношении особо видных гостей.
Армяне были более сдержанны, но все же предоставляли церковь для служб, с нашим духовенством ими была установлена связь и в торжественных случаях они приглашали наше представительство.
С евреями у нас никаких отношений не было. Редко наши снимали у них квартиры. Это спокойный народ, и они жили своей, замкнутой жизнью. За все время нашего пребывания в Галлиполи у них с русскими столкновений не было.
Одним из официальных подтверждений всего вышеизложенного является следующее письмо, присланное местным греческим префектом Главнокомандующему:
«Позвольте мне от лица населения, возглавляемого мной здесь, выразить вам те чувства, которые переполняют наши сердца и которым только границы возможного не позволяют вылиться в более реальные формы. Если изумленный грандиозной борьбой и сверхчеловеческой духовной силой, которую ваша Армия проявляла до сих пор, весь цивилизованный мир обратил свои взоры на ее доблестного вождя, то, несомненно, имевшие счастье видеть вас вблизи, все видевшие последние испытания вашей Армии, твердо убедились, что нет ничего невозможного для тех, кто, достигнув последних границ терпения, сумел напрячь всю силу воли для борьбы с невзгодами и для возрождения к новой жизни и к новым победам. Именно такое мнение имеет о вашей Армии здешнее население. Отличительные черты этой Армии — храбрость, великодушие, самоотверженность и другие благородные проявления человеческой души, и здешнее население гордится возможностью дать приют этой Армии и счастливо высказать чувства старой благодарности, которые оно питает к народу, представляемому вашей Армией».
От высоты проявления духа в Галлиполи перехожу к описанию условий, в которых протекала жизнь живущих в лагере. Отдельные эпизоды в жизни Корниловцев послужат дополнением к общей трагедии, пережитой нами.
Лагерь полка, как указано выше, был на правом фланге дивизии, лицом к ручью, пересекавшему долину «роз и смерти». Что касается роз, то мы их почти не видели, но всякой смертоносной гадины там было не мало, и о ней-то я и хочу сказать пару слов.
Мне, как командиру батальона, хотя и полагалась большая палатка, но из-за ребенка мне пришлось от нее отказаться и перебраться в землянку, которую по-дружески выкопал мне начальник связи моего 2-го полка, теперь сведенного в батальон, капитан Бешенов со своими ударниками. Сам я не мог принять участия в этой работе, так как мое слепое ранение в пах едва стало позволять мне ходить. За время земляных работ было вырыто 42 кобры, — это небольшие змейки в две-три четверти, как будто с обрубленными хвостами, обладающие способностью высоко прыгать и жалить, но в то время, когда мы их откопали, они были полусонными в своих глубоких норах, — просыпаются они в жару, — а потому мы их теперь уничтожили без вреда для нас. Второй экземпляр нашего вредителя был более серьезным и встретиться с ним нам пришлось при следующих обстоятельствах: около моей землянки была брошенная землянка с проваленной крышей, но передняя ее часть была приятным местом для отдыха на скамейке. В один прекрасный день я слышу крик жены оттуда: «Змея!» Выбегаю из своей землянки с шашкой в руке, вижу с ними же бегут живущие в землянке рядом офицеры конного дивизиона, подбегаю к землянке и ничего подозрительного не вижу в сухих ветках, которыми землянка была забросана. Беру палку и бросаю ее в кусты, а оттуда в моем направлении, с высокого поднятой головой, вылетает змея. Ударом шашки мне удалось почти отрубить ей голову, и она бешено закрутилась. Оказалось, что это был местный желтобрюх, немного больше трех метров
Источник: volunteerarmy.ru